У страха глаза велики (1/1)

Всё шло своим чередом. До свадьбы оставалось несколько дней. Григорий уже пару дней не заходил к Наталье, а она его не видела ни в хуторе, ни в поле, отсутствовала и Аксинья. Хотя бабы поговаривали, что Григорий за Аксиньей повязался. Но Наталья им не верила, потому, что от матери ещё помнила, что Аксинья, после ухода Степана, в манастырь подалась. Наталья вместе с Маришкой (младшей сестрой) и хуторскими шла на сенокос, как Маришка ей и говорит: — Иду, с огорода, слышу: в мелеховских подсолнухах, кубыть, людские голоса. — Брешешь! — Я это, дескать, заглянула через плетень… Наталья только махнула на неё. — Россказни всё это! — Вот чудная, дай досказать-то! — Не доводь меня, Маришка, — пригрозила ей Наталья, — а то схлопочешь граблями! Повернувшись к Натальи передом, Маришка продолжала рассказывать, шагая задом: — Заглянула, мол, через плетень, а они, любушки, лежат в обнимку. — Кто? — Да Аксютка Астахова с твоим суженым... Тут в аккурат девки проходили поворот, но Маришка, увлёкшись россказнями, так и пошла прямо... — Я говорю... — Маришка! — крикнула Наталья, но было поздно. Проломив молоденькие кустики, Маришка полетела в сточную канаву, где было полно грязи. — Ну и по делом тебе, Маришка! Не поливай Григория грязью, сама ею станешь! — говорила Наталья, пробираясь к сестре. А сестра толи ушиблась, толи это был повод не идти на сенокос. Только не вставала она, а кряхтела, и стонала. А Наталья и поверила, подала Маришке руку. Та взялась за руку, потянулась... — Ой, родимая… ой, ушиблась… Да и потянула на себя Наталью... ну и какой после этого сенокос? А возвращаться не хотелось. А рядышком озерцо было с ключевой водой. Туда грязнули и завернули, постирались, искупались. Да пока бельишко то сохло, глянули, а за кустами глаза. А у страха-то глаза велики. Как заорут: — А-а-а… волки… съедят… Да и кинулись "как есть" с диким криком из лесу вон, да и на сенокос… — Мать честная! — воскликнул кто-то. — Господи помилуй! — сказал, перекрестившись, кто-то особо набожный. — Батеньки! — воскликнула мать. — Да дайте что-нибудь! — На, вот, не позорься! — сказал Митька, накинув на Наталью свою рубашку. Но пока Наталья скрывалась под Митькиной рубахой, тот сказал Наталье на ухо, — а ты красивая! С тебя должок! — Дурной ты, — отмахнулась Наталья, дёрнувшись снимать рубашку, — лучше нагишом идти! — Брось, пошутил я! — сказал Митька, натягивая рубашку обратно на Наталью. — Сиди здесь, схожу я за одеждой. — Не боишься-то? — Казак я, или нет? — Чеши скорее! Конечно, не забыли и про Маришку, ну и про сенокос тоже. Ну а когда Митька признался, что это он их напугал в лесу, все в покатушку (кроме Наташки), потому, что та поняла: сох этот Митька по ней. Поэтому она и торопилась скорее стать Мелеховой, чтобы удрать от голодных глаз подальше. — Прости меня! — сказала Маришка Натальи, развалившись вечерком после трудового дня. — Через несколько дней я сено с Григорием буду косить, а ты Митьку берегись! — Поздно беречься! — Давно? Маришка помотала головой. — Матери не говори! — Муж в первую ночь убьёт! — А я сбегу с тем, кто не убьёт! — Ой, Маришка, играешь ты с огнём! — Как и ты! — И что это за дурь!.. — Мне тебя будет не хватать!.. — обняла Маришка Наталью, и они уснули.