Глава 2. ?Это любовь!? (1/1)

— Настоящий герой…Услышав голос, так и пышущий искренним восторгом, Наоэ Канецугу невольно обратил внимание на его владелицу. Его всегда привлекали сильные эмоции — от кого бы они ни исходили. Лишь увидев, кому именно принадлежат только что произнесённые слова, юноша обомлел. В глазах стоявшей поблизости девушки сияло неподдельное восхищение… нет, нечто большее. В них сияло нечто, что называют ?внезапно вспыхнувшим, необъяснимым чувством, которое пронзает твою душу, словно острейшее в мире копьё, и, откликаясь в груди сладостной болью, не отпускает, несмотря на самые отчаянные мольбы?…?Это любовь, — твёрдо решил Канецугу, — прямо сейчас в её глазах я вижу не что иное, как любовь!? — ещё более уверено добавил он, ощущая, как вслед за ней, вслед за этой красавицей с карими глазами, что отзывались зеленоватыми отсветами на лучи полуденного солнца… вслед за этой прекрасно сложенной девушкой с завитыми локонами каштанового цвета… как вслед за ней он сам ещё сильнее начинает восхищаться смелым юношей, не побоявшимся школьных запретов и дерзнувшим покорить ?вишнёвую высоту? во имя спасения бедного котёнка. Не было никаких сомнений в том, что будущий первокурсник своим доблестным поступком за несколько минут покорил сердце по меньшей мере одной девушки.Оставалось только надеяться, что её чувства в итоге окажутся взаимными.?Ведь истинная любовь должна приносить счастье всем?.Канецугу снова перевёл взгляд на ?настоящего героя?, который уже передавал спасённого зверька другой девчушке. Та была миниатюрной и на вид прыткой, словно белка; каштановые волосы, перевязанные в высокий хвост смешным розовым бантиком, подпрыгивали при каждом её движении; на светлом лице сияла заразительно-искренняя улыбка, от которой на душе становилось так легко, что даже невесомо. Канецугу казалось отчего-то, что он уже где-то видел эту девушку, вот только юноша никак не мог припомнить, где именно… А когда она, приняв котёнка на руки, с радостным щебетом начала укачивать его на руках, Наоэ не смог удержаться от улыбки.Его всегда привлекала искренность — от кого бы она ни исходила.Восхищение и радость, постепенно, начинали передаваться от первых рядов — ко всем окружившим сакуру подросткам; медленно нарастающий радостный гул вокруг будто дарил Канецугу силы; он уже хотел было поддаться мимолётному порыву и сделать шаг в сторону спасшего котёнка храбреца — однако в последний момент вдруг замер и обернулся.— Кагекацу-семпай?Позади него стоял темноволосый юноша с суровым лицом — человек, знакомый ему с раннего детства благодаря давней и крепкой дружбе их семей. Уэсуги Кагекацу. С первого взгляда могло показаться, что он совершенно недоволен происходящим, а хмурый тёмно-серый взгляд, устремлённый на спасителя котёнка, полон злости; вот только Канецугу, в отличие от остальных, всегда понимал истинное настроение и истинные мысли своего друга. Подождав пару мгновений, Наоэ радостно кивнул в ответ на молчаливое послание товарища:— Согласен, Кагекацу-семпай! Этот парень действительно совершил восхитительный поступок!Стоявшие поблизости люди подозрительно притихли; Канецугу ощутил на себе несколько слегка, но всё-таки неодобрительных взглядов. С пару секунд он безуспешно пытался понять, в чём дело, однако затем до него дошла истина.Голос. Людей вокруг смутил его непривычно громкий голос. Отец смеялся, что таким басом ?только приказы раздавать?, а матушка просила сына говорить пореже в те дни, когда у неё особенно сильно разыгрывалась мигрень. Кагекацу относился к голосу Канецугу молчаливо-терпимо; госпожа Айя же его очень сильно любила (и Канецугу, и голос), повторяя, что в нём (и в Канецугу, и в голосе) обитает сила, ?явно посланная самими небесами?. Господин Кеншин, конечно, столь масштабных суждений себе не позволял, однако вслед за старшей сестрой полагал, что ?сим природным даром следует по меньшей мере гордиться?.В общем, находясь под давлением чужого мнения и собственной привычки (находить кучу мелких плюсов там, где пессимист нашёл бы один огромный минус), Канецугу своего голоса не смущался. Не сказать, конечно, что он при этом считал его прямо-таки своим достоинством; Наоэ просто жил с ним, просто был собой — и выражал свои мысли естественно-громко, не боясь кого-то оглушить. Каждый новый знакомый поначалу вздрагивал или испуганно вздыхал при каждой попытке Канецугу заговорить, однако затем привыкал к неизбежному. Ведь неизбежного, как известно, избежать нельзя, к нему можно лишь приспособиться — уж что-что, а эту истину за шестнадцать лет жизни Наоэ усвоить успел.Да и вообще, не было у этого юноши в словаре такого глагола, как ?притворяться?.Канецугу всегда привлекала честность. А ещё — бескорыстие и доброта. И почему-то ему казалось, что в юноше, который только что снял котёнка с ветки, присутствуют все эти три черты — а значит, с ним определённо можно поладить. Наоэ уже сделал шаг вперёд с твердым намерением обратиться к этому парню и выразить восхищение его поступком от лица Кагекацу и от своего лица…Когда его заставило замереть возмущённое:— Господин Санада Юкимура!Из толпы вышел юноша, одетый в школьную форму; красная повязка на левом плече ясно говорила о том, что это староста; даже отсюда было видно, как в аметистовых глазах плещется злость, а солнце вспыхивает на длинных тёмных волосах слишком уж сердитыми лиловыми бликами.— Акечи Мицухиде, — ответил на безмолвный вопрос друга Кагекацу — привычно-низко и, как всегда, отрывисто. Канецугу понимающе промычал: это имя он уже слышал. Каждый из трёх самых близких ему представителей семейства Уэсуги упоминал его хотя бы раз. Господин Кеншин отзывался о Мицухиде с максимально возможной для него теплотой (то есть хмурясь чуть меньше обычного): по его мнению, ?этот юноша? обладал ?утончённой натурой, позволяющей ему понимать суть искусства на ином уровне, нежели обычные ученики?. Госпожа Айя хвалила Акечи Мицухиде за вежливость, здравость суждений и чистые помыслы. Ей нравилась, по её словам, его ?невинная идеальность — качество, о котором нередко совершенно не подозревают личности, им обладающие, и которым знающему человеку так и хочется воспользоваться?. Честно говоря, Канецугу не совсем понимал, какой именно смысл госпожа Уэсуги вкладывает в эти слова, однако всё равно считал её мнение крайне важным и, несомненно, верным. Кагекацу же просто месяц назад при Канецугу вспомнил, что Акечи Мицухиде — это староста… и на этом его откровения и закончились. Сын госпожи Айи (и, как ни странно, племянник господина Кеншина) вообще был человеком немногословным — и в этом смысле как нельзя лучше уравновешивал Канецугу, который всегда был не прочь поговорить с кем угодно, о чём угодно и сколько угодно.А прямо сейчас, назвав имя одного из блюстителей школьного порядка, Кагекацу молча потребовал уравновесить себя — и с этой задачей, конечно же, никто не мог справиться лучше, чем его громогласный друг. Снова кивнув неозвученной просьбе товарища, Наоэ с двойной решимостью направился к упомянутому Юкимуре, чья фамилия по загадочному стечению обстоятельств совпадала с фамилией ещё одного старосты, Нобуюки. Последний появился здесь ещё до яростного возвращения Акечи и, забрав первокурсников у откровенно скучавшего Мацунаги Хисахиде, успел лишь представиться… прежде чем та самая девушка-белка вдруг запищала, что её котёнок в беде. После этого Юкимура буквально залетел на сакуру — а Нобуюки совершенно этому не сопротивлялся. И ладно бы он просто не успел… но ведь он как будто был очень даже за.Канецугу это почему-то показалось очень симпатичным.Спиной Наоэ чувствовал, что Кагекацу следует за ним; впереди же снова заговорил Акечи, не растерявший своей строгости за несколько секунд перерыва:— Позвольте спросить, господин Санада… кто разрешил вам забираться на школьные деревья? Если вы не знали, это запрещено правилами, — Мицухиде говорил отчётливо и уверенно, и подобное просто не могло не внушать уважения. Тем не менее к тому моменту, когда в поле зрения Канецугу и Кагекацу появился взволнованный Нобуюки (вызвав у Наоэ смутные подозрения о том, почему они на самом деле носят одну фамилию с Юкимурой), ?нарушитель? открыл рот с явным намерением никакого уважения по отношению к старосте не проявлять; решив спасти положение ещё на подступах, Канецугу уже издалека воскликнул:— Господин Акечи! — Когда три головы, на удивление синхронно, повернулись в его сторону, он продолжил: — Разве справедливо отчитывать человека за столь благородный поступок? Нам кажется, что этот юноша, наоборот, достоин похвалы! — замерев на месте точно к последнему слову, Канецугу выжидающе пронаблюдал за тем, как Мицухиде сначала впадает в ступор, а затем — слегка недовольно хмурит тонкие брови. Губы его едва заметно дрогнули, прежде чем он произнёс:— Я считаю справедливым отчитать человека за нарушение школьных правил. Сегодня он залез на дерево — а завтра что? Устроит пожар в кабинете? Мне кажется, подобные склонности следует пресекать на корню. А теперь, господин Санада… — обратился Мицухиде к Юкимуре, но Канецугу не позволил ему продолжить:— Мой друг Кагекацу считает, что ?подобные склонности? — проявление истинной добродетели! Наказывать человека за спасение попавшего в беду существа — несправедливо! — в голосе Наоэ зазвучало искреннее возмущение, ему так и хотелось нахмуриться вслед за старостой. Юноша хотел сказать что-то ещё, однако лениво-насмешливый голос откуда-то справа сбил его с мысли:— А что, ?твой друг Кагекацу? немой и сам сказать об этом не может… господин Справедливость?Наблюдавшие за происходящим подростки, как и положено любым достойным зрителям, не преминули переключить своё внимание на автора столь ехидного высказывания. Участники назревающего спора-представления последовали их примеру, и Канецугу, будучи в их числе, обнаружил: произнесённые мгновение назад слова принадлежали совершенно незнакомому хмурому юноше с самодовольной ухмылкой на гордом лице. Взгляд его, направленный прямо на Канецугу, наполовину казался презрительным; вторая же (а именно — правая) половина этого взгляда скрывалась за будто бы намеренно отпущенной чёлкой каштанового цвета, слегка растрёпанной и на вид жесткой.— Или тебе жизненно необходимо озвучивать все мысли товарища своим ушераздирающим голосом? — выдержав небольшую паузу, ещё более язвительным тоном добавил этот юноша, и в ответ на его слова из толпы послышалось несколько тихих смешков. Тем не менее Канецугу больше понравилось, как откликнулся на данное высказывание высокий бледный парень, стоявший позади говорящего: сняв очки, он молча, но в высшей мере красноречиво приложил ладонь ко лбу. Посчитав это добрым знаком, Канецугу решил охладить накал ситуации какой-нибудь миролюбивой репликой; он даже заставил себя улыбнуться — хотя под взглядом этого слишком уверенного в себе наглеца улыбаться не хотелось ну вот вообще — и собрался было представиться, как вдруг Мицухиде неожиданно-мягко попросил:— Быть может, нам не стоит отвлекаться от насущного вопроса? У нас на повестке дня нарушение правил, поэтому…— Поэтому что? Не знаю, как там у вас, но у меня своя повестка дня!Староста осёкся, когда увидел, как вскинулся вдруг юноша, желавший поддеть Канецугу; решительно сделав шаг вперёд, этот парень уже собрался воскликнуть что-то ещё более резко-провокационное, но внезапно лёгшая на плечо ладонь заставила его оборваться на полузвуке.— Не надо, Масамуне, — едва слышно попросил тот самый бледный юноша, что ещё полминуты назад фейспалмился за его спиной. Теперь он снова был в очках — однако ни они, ни аккуратно выпадающие на глаза тёмные пряди не могли скрыть той серьёзной настойчивости, что сияла в его янтарном взгляде. Даже пониженный, его голос прозвучал крайне убедительно — вот только тот, к кому он этим голосом обратился, лишь сердито дёрнул плечом, сбрасывая с него руку, и недовольно воскликнул:— Без тебя знаю, Кодзюро!После этого, весьма неохотно, он вернулся на прежнее место — однако всё равно скрестил руки на груди, до сих пор не желая признавать поражения. В карих глазах Масамуне была упрямая решимость, он будто одним лишь взглядом говорил: ?Как только представится новая возможность напомнить о себе, я обязательно ей воспользуюсь?.И, как ни прискорбно, ?новая возможность? представилась почти сразу. Мицухиде едва успел произнести:— Что ж, думаю, теперь мы можем вернуться к делу ?О нарушении школьных правил?… — как Масамуне, с искренним негодованием, воскликнул:— Я тоже считаю, что этого преступника надо наказать!Довеском к его заявлению стал крайне разочарованный вздох Кодзюро: все его прежние попытки утихомирить судя по всему товарища пошли прахом. Канецугу даже стало немного жаль этого парня — однако в разы, в сотни, в тысячи раз сильнее был праведный гнев, вызванный словами Масамуне. Набрав в грудь побольше воздуха и сжав руки в кулаки, Наоэ… не успел даже рта раскрыть, ибо мимо него яростным вихрем пронеслось что-то ярко-красное и рычащее. Едва не налетев на Масамуне, оно остановилось и, прокричав:— Не смей называть его преступником! — наконец обрело отчётливые очертания. Оказалось, что это не ?оно?, а ?она? — та самая красавица, в чьих ясных глазах Канецугу совсем недавно заметил настоящую любовь к Юкимуре. Теперь же Наоэ не видел в её взгляде ничего, кроме ярости. Тем не менее ярость эта была настолько искренней, что не могла не очаровывать. Юноша даже невольно залюбовался этой девушкой и так бы и смотрел на неё, не отрываясь, если бы его не отвлекло встревожено-робкое:— Кай! — принадлежавшее ещё одной ?почти первокурснице?, которая, выйдя из-за спины Канецугу, также оказалась в поле его зрения. Тонкая, темноволосая, с большими, удивительно-лазурными глазами, в лёгком бело-голубом платьице, она показалась Наоэ каким-то волшебным существом, а не человеком. Канецугу не удивился бы, если бы внезапно поднявшийся ветер прямо сейчас подхватил это чудо и унёс его прочь, будто лепесток. Однако поток тёплого воздуха всего лишь коснулся длинных волос, задержавшись на ярко-красной ленте, вплетённой в одну из прядей, да прошёлся лёгкой рябью по небесного цвета юбке, когда эта девушка подплыла к готовой разбушеваться Кай и бережно коснулась ладонью её запястья. — Кай, пожалуйста, не на…— Ну уж нет, Хаякава! Пусть этот наглец ответит за свои слова! — резко оборвала её Кай и, приблизившись к Масамуне ещё на полшага (тот, к его чести, не позволил себе испугаться, лишь одарив девушку недоумённо-заинтересованным взглядом), процедила сквозь зубы: — Разве у тебя есть право называть кого-то преступником без причины?Канецугу бросил мимолётный взгляд на того, кого Масамуне нарёк ?преступником?; Юкимура, точно так же как и Нобуюки с Мицухиде, пребывал в отстранённом смятении: он вроде и хотел вмешаться в дело, которое было связано непосредственно с ним, однако понимал, что сейчас не сможет ни на что повлиять. Снова переключив внимание на Масамуне, Наоэ напрягся, увидев, как в янтарных глазах этого юноши полыхает гнев; однако не прошло и мгновения, как Масамуне вдруг ухмыльнулся, словно довольный чем-то, и, склонившись к Кай, произнёс:— Вижу, тут вообще никто нормально разговаривать не умеет. Один кричит, — Канецугу невольно нахмурился, — другая обрывается на полуслове, — Хаякава вздрогнула, — третья рычит… Слушай, ты вообще девушка? По мне — так истинный медведь.На миг — на целый долгий миг — все вокруг впали в оцепенение, а затем Кай, опустив голову, задрожала.?Плачет?? — заволновался Канецугу — однако волнение его было напрасным — по крайней мере, по поводу слёз. Ибо едва он успел додумать свою относительно краткую вопросительную мысль, как девушка резко выпрямилась и завопила:— Что ты сказал?!!Хаякава испуганно ахнула и спрятала лицо в ладонях; Кодзюро подался вперёд, судя по всему приготовившись закрыть Масамуне собой; и сам Канецугу, неосознанно, уже дёрнулся в сторону Кай, намереваясь любой ценой остановить её, успевшую поднять кулаки…— А ну угомонись, мальчишка! — прозвучало суровое, и, буквально прорвавшийся сквозь толпу высокий, крепкий мужчина — явно преподаватель — перехватил запястья девушки. Зачёсанные назад светлые волосы вспыхнули золотом в солнечных лучах, когда он резко развернул Кай к себе лицом и схватил её за плечи: — Ты что, вообще себя прилично вести не умеешь?— Эй, эй, Уджиясу, придержи коней! — раздалось звучно-непринуждённое, и вслед за успокоителем Кай перед толпой возник человек с мощным телосложением и копной блондинистых, явно осветлённых волос. Причём возник он будто из ниоткуда — Канецугу не удивился бы, если бы узнал, что эта личность прямо с неба свалилась. Одет этот мужчина был ярко — в красное, жёлтое, синее, — улыбка на его лице так и сияла, и весь его образ был словно вспышка, словно фейерверк. Канецугу настолько впечатлился, что даже не задумался, откуда вообще возле школы возник такой необычный человек…А потом ему вдруг вспомнились слова господина Кеншина о том, что преподаватель физкультуры в их школе — ?фигура выделяющаяся?.?Так это и есть тот самый Маэда Кейджи?? — от подобной мысли у Наоэ даже дыхание перехватило.Физрук тем временем опустил на плечо Уджиясу (Наоэ вспомнилось, что фамилия у него должна быть Ходжо) резную палку с набалдашником и хохотнул:— У тебя трость случайно не пропадала, лев ты мой рычащий??Лев рычащий? нахмурился, однако оправдывать своего прозвища не стал; взявшись за трость, он уверенно вытянул её из рук Маэды и, обернувшись, проворчал:— Не думал, что однажды заимею такое чудо, как ты, в оруженосцах.Кейджи рассмеялся в ответ на его реплику, а затем обратился к остальным:— Ну и? По какому поводу здесь сыр-бор? Что, не можете поделить красивых девчонок?Уджиясу хмыкнул и, бросив взгляд на внезапно притихшую Кай, добавил:— Ну, с этим мальчишкой точно ни одна девушка встречаться не будет. А я-то надеялся, что сын моего друга окажется менее буйным…— Да не сын я! Я дочь! — встрепенувшись, воскликнула Кай. Хаякава тут же бросилась к ней.— Кай, успокойся, отец просто шутит…— Дурацкая шутка!Канецугу буквально почувствовал, как девушку переполняет злость и обида. И он был согласен с её настроением. Действительно — как можно назвать эту красавицу парнем? Пусть она набросилась на Масамуне с кулаками… но он ведь это заслужил. Канецугу уже и самому хотелось немножко побить этого наглеца… однако он подавил в себе столь необъяснимо злобное желание и прислушался к Мицухиде, который уже рассказывал двум преподавателям о проделках Юкимуры. К счастью, Акечи достаточно умело обращался со сведениями и словами, чтобы представить всё коротко, ясно и без лишних отступлений. Единственным, что не понравилось Канецугу, была присутствовавшая в рассказе субъективность, так как по словам старосты выходило, будто везде и во всём виноват один Юкимура. Санады (?Они, наверное, однофамильцы?, — догадался Канецугу) попытались пару раз перебить Мицухиде, однако тот те же пару раз пресекал их попытки — и в итоге оба слегка обиженно притихли. Канецугу уже не терпелось внести свой вклад в происходящее; у него даже кончики пальцев слегка подрагивали от нетерпения — настолько сильно он хотел поделиться с учителями своей, более справедливой версией произошедшего… Однако Мицухиде даже не успел закончить повествования, поскольку на финишной прямой его вдруг остановил Кейджи:— Постой, Акечи, — непринуждённо обратился к старосте он. — Ты хочешь наказать этого мальца за то, что он просто забрался на дерево и спас зверушку?— Ну… да, — едва заметно нахмурился Мицухиде. — Это ведь нарушение. А за нарушения положено наказывать.Маэда обвёл взглядом учеников вокруг — и рассмеялся.— Да, но ведь учёба ещё даже не началась! Зачем омрачать этот чудесный день… вы только посмотрите, как цветёт сакура! — внезапно воскликнул он, и большинство учеников с искренним любопытством заозирались по сторонам, как будто до этого не видели вишнёвых деревьев — вообще ни разу в жизни. — Красота, да и только! Не стоит портить сегодняшний праздник наказаниями, господин староста, — понизив голос, обратился он к продолжавшему непонимающе хмуриться Мицухиде. — К тому же Юкимура… ты ведь Юкимура, верно? — обернулся он к герою — спасителю котят. Тот сначала оторопел, а затем — опомнился и кивнул. Кейджи хмыкнул: — Такеда был прав, когда сказал, что я тебя сразу узнаю. Нобуюки, у тебя отличный брат! — обратился он ко второму Санаде — который уже староста.Канецугу ахнул.— Так они братья! — слишком уж громко и слишком уж радостно воскликнул он. Стоявшие непосредственно рядом с ним ученики отреагировали на прозвучавшие слова по-разному: кто оторопел, кто одарил недоверчивым взглядом, кто хмыкнул. Один юноша — с медно-рыжими волосами и слишком уж недовольным взглядом — закатил глаза и вроде тихо, но в то же время отчётливо выдал:— Да ну?Прозвучало это вроде не слишком дружелюбно — тем не менее Канецугу подобная прямолинейность даже пришлась по душе. Улыбнувшись, Наоэ снова повернулся в сторону Кейджи, который опять обратился к Мицухиде:— Акечи, давай ты не будешь никого наказывать и просто займёшься заселением, хорошо? — слегка понизив голос, будто участник заговора, произнёс он. Мицухиде помедлил, однако затем, пусть и нехотя, но всё-таки кивнул.— Хорошо. Санада Юкимура, — он посмотрел на тут же выпрямившегося юношу. — На первый раз я прощаю тебе нарушение. Однако если подобное повторится…— Подобное не повторится, — ответил за брата Нобуюки, склонившись. Юкимура, ненадолго замешкавшись, последовал его примеру.Уджиясу, всё это время молча наблюдавший за происходящим, хмыкнул и развёл руками:— Как же здорово, когда всё заканчивается миром!***Осветлённые волосы явно шли Нагамасе больше: в сочетании с карими глазами и вечной лёгкой улыбкой они делали его и без того солнечный образ по-настоящему ослепительным. К тому же… пусть у друга Такаторы и была теперь иная причёска, в остальном за два года обучения здесь он ничуть не изменился. Нагамаса был всё так же по-девичьи красив, сводя с ума большинство окружающих представительниц прекрасного пола; всё так же бескорыстно приходил на помощь к тем, кто в этом нуждался; всё так же негодующе хмурил тёмные брови, если становился свидетелем чьих-то несправедливых действий. Азаи Нагамаса — не староста, но так на эту роль подходящий — всё так же оставался для Тодо Такаторы главным источником вдохновения и уверенности в себе. Вслед за ним Такатора стремился учиться на отлично; вслед за ним верил, что узы — вещь бессмертная и всесильная; вслед за ним пришёл учиться именно в эту старшую школу — туда, где сам Нагамаса два года назад нашёл свою настоящую любовь.Девушку по имени Оичи.Тодо так и застыл посреди коридора общежития, когда это прекрасное, словно цветок, создание возникло у него перед глазами. Юноша сразу понял, что это она, именно она. Разве могла какая-то другая девушка быть столь естественно-грациозной, столь очаровательно-лёгкой… столь недоступно-красивой? Держа в руках какую-то книгу и умиляюще-искренне рдея от смущения, Оичи подошла к Нагамасе и робко протянула ладонь к рукаву его рубашки, желая отвлечь от изучения списка заселяемых сегодня третьекурсников. Нагамаса обернулся за мгновение до несбывшегося прикосновения — и сердце Такаторы замерло, когда он увидел, сколько чувств застыло в янтарных взглядах двух влюблённых, что впервые встретились после каникул. Они оба были рады видеть друг друга, причём настолько, что лишь люди вокруг останавливали их от прямого выражения этой радости. Глаза Нагамасы ясно говорили о том, как сильно он скучал. А на лице Оичи тем временем читалась необъяснимая, даже пугающая тревога… однако и она не могла омрачить произошедшей только что встречи, поскольку терялась на фоне всепобеждающего чувства любви, сиявшего в двух бьющихся в унисон сердцах. Такатора вздрогнул, ощутив, как пылают его щёки; смутившись непонятно чего, он отвернулся и подумал было, что ему лучше уйти отсюда, когда его вдруг остановило тёплое:— Такатора, ты куда? — Нагамаса сделал несколько шагов в сторону друга. Оичи проследовала за ним, робко оглядываясь по сторонам — будто боялась чего-то. Или кого-то. — Мы ведь договорились встретиться после заселения. Или ты до сих пор не нашёл свою комнату?— Нашёл, — опустив голову, нерешительно откликнулся Тодо; рядом со своим старшим товарищем, со своим идеалом, он нередко поддавался смятению, особенно в самом начале разговора. А находившаяся рядом Оичи, к сожалению, заставляла его чувствовать себя ещё более неловко.— Надеюсь, тебе попались хорошие соседи, — заботливым тоном произнёс Нагамаса. Такатора неопределённо пожал плечами, всё ещё не осмеливаясь поднять взгляд.— Они вроде интересные ребята, пусть и показались сначала шумными, — слегка отвердевшим голосом промолвил он. — Точнее, шумным показался только один из них.Под ?одним из них? Такатора подразумевал Фукусиму Масанори — откровенно наивного в своей недалёкости, громкого, эмоционального, но совершенно безобидного паренька со смешной причёской. Он очень забавно округлял глаза, когда слышал что-то любопытное, да и вообще не умел сдерживать своих чувств, позволяя им незамедлительно отражаться на лице. Вторым же соседом Такаторы стал Като Киёмаса — смуглый юноша, который, с одной стороны, был относительно сдержанным, а с другой — прямолинейным и порой даже резким. Его пепельно-серые, чуть ли не белые волосы ненадолго смутили Такатору — однако затем последний вспомнил: в старшей школе многие ученики, получив чуть больше свободы, чем прежде, изо всех сил пытаются показать свою независимость какими-нибудь внешними изменениями. И, естественно, чаще всего людям на ум приходит перекраситься, отпустить локоны или сделать какую-нибудь необычную стрижку.Масанори и Киёмаса, как стало известно через несколько минут весьма прохладного полилога, дружили ещё со средней школы. А чуть позже выяснилось, что оба перешли именно в это учебное заведение вслед за третьим своим товарищем, которого ?дурацкий жребий закинул в соседи к чёрт знает кому?. Такатора понятия не имел, кто этот их товарищ (он даже имени-то его сейчас припомнить не мог), однако ему почему-то становилось не по себе от одной лишь мысли о нём.— Надеюсь, вы свыкнетесь и, может, даже подружитесь, — с воодушевляющей улыбкой сказал Нагамаса. — А если не свыкнетесь, то у тебя всегда есть возможность с кем-нибудь поменяться. — Он немного помолчал. — Жаль, конечно, что Йошицугу так и не смог сюда поступить…— Как не смог? Ты ведь говорил, что он очень умный парень, — обеспокоенно произнесла Оичи — мягким, до дрожи очаровательным голосом. Такатора невольно обратил на неё свой взгляд… и обомлел, когда понял, что вблизи она ещё красивее, чем издали. Лицо, по-детски милое, но в то же время по-женски прекрасное, завораживающее каждой своей нежной чертой. Взгляд, в меру серьёзный, в меру открытый, но бесконечно благосклонный и какой-то по-матерински заботливый. Губы с чуть приподнятыми уголками, хотя почему-то не спешащие улыбаться… Тёмные волосы, собранные в причудливый хвост и украшенные розовыми лентами. Тонкие белые запястья, изящные кисти. Фигура, хрупкость которой не сумели скрыть ни вишнёвый кардиган, ни складки синего платья под ним…Эта девушка показалась Такаторе настоящим произведением искусства — абсолютной формой человеческой красоты. Любоваться бы ей и любоваться — и считать возможность коснуться хотя бы локона высшей наградой.?Да, это точно та самая Оичи. Та самая Оичи, от которой Нагамаса без ума. Та самая Оичи, ради которой Нагамаса готов броситься в огонь и в воду. Та самая Оичи, которая достойна любви Нагамасы?.Эти двое прекрасно сочетались — даже внешне. И пусть Нагамаса был одет в простые брюки с белой рубашкой, рядом с сияющей красотой Оичи он казался настоящим принцем из сказки. Словно две половинки одного целого, эти двое, просто находясь рядом, создавали такой резонанс, что Такаторе даже дышать было трудно от восхищения.Вот про кого обычно говорят: идеальная пара.— Йошицугу сюда не пустила его матушка. У него проблемы со здоровьем, а она слишком за него переживает… — обеспокоенно начал Нагамаса, и Такатора невольно напрягся. Очевидно заметив это, Азаи поспешил сменить тему: — Что ж, Такатора, думаю, ты уже догадался. Это и есть моя любимая Оичи.Представленная девушка слегка испуганно вздрогнула и, смутившись, прошептала:— Может, всё-таки не стоит говорить об этом столь открыто?.. — появившийся на щеках румянец лишь украсил её и без того прелестное лицо.А Такатора опять почувствовал себя лишним.— Г-госпожа Ода, — тем не менее произнёс он, поклонившись. — Мне очень приятно наконец с вами познакомиться. Вы и правда… — он запнулся.?Вот дурак! Не скажу ведь я, что она красивая!?К сожалению, его неоконченная фраза не осталась без внимания.— Что ?правда?? — в один голос спросили Оичи с Нагамасой — и, переглянувшись, негромко рассмеялись. Тодо вспыхнул и не совсем внятно пробормотал:— Вы и правда такая, какой вас описывал мой товарищ…После чего Нагамаса решил вернуться к знакомству близких ему людей друг с другом:— Оичи, а это Тодо Такатора. Я тебе о нём рассказывал. Мы с ним из одного города и знаем друг друга с детства… поэтому я безумно рад, что он поступил к нам в школу, — голос его был пропитан искренней добротой, и Такаторе от этого даже стало немного душно. Однако одной добротой Нагамасы всё не ограничилось, поскольку Оичи склонила голову и, сказав:— Приятно познакомиться, — посмотрела Тодо прямо в глаза. Тот резко выдохнул от неожиданности и понял: всё, это его предел. Голова начала кружиться, происходящее стало казаться каким-то слишком уж счастливым сном…От которого Тодо вовремя пробудило бодрое:— Добрый день, ребята! — раздавшееся со спины, и, поспешно обернувшись, юноша едва не зажмурился от ударившего в глаза яркого жёлтого цвета. Однако, проморгавшись, он всё-таки сумел понять: перед ним стоит обычная девушка — просто одетая во всё жёлтое. Да, в прямом смысле ?во всё?. И короткое платье, и повязанный на шею платок, и лёгкие туфли на низком каблуке — всё это было солнечно-жёлтым… так что Нагамаса рядом с такой ?лучистостью? даже слегка мерк. Закреплённая на коротких тёмных волосах заколка — в виде трёх сцепленных у основания кунаев — была золотистой, в тон всему образу. И улыбалась эта девушка тоже — солнечно-солнечно, тепло-тепло. Запоздало Такатора сообразил, что она умудрилась подобраться к нему совершенно бесшумно, будто ниндзя. Смешно было бы, если бы эта особа прямо сейчас, скрыв нижнюю часть лица своим шарфом, побежала на тайную миссию…И неважно, что с подобными домыслами нисколько не вязалось слишком уж светлое лицо со слишком уж открытым взглядом.Хотя, конечно, Такатора был тот ещё знаток… Недаром ведь Йошицугу однажды назвал его ?пенёчком? в смысле девушек в частности и романтики вообще…?И тем не менее — я ведь вижу, что Нагамаса и Оичи любят друг друга! Значит, не такой уж я и "пенёчек"…??Девушка-ниндзя? тем временем уже глядела на Тодо с явным нетерпением — и до него, снова запоздало, дошло: нужно поздороваться в ответ.— Добрый…— Ой, а я ведь тебя уже видела! — вдруг воскликнула ?госпожа Солнце?, просияв. — Ты ведь тот самый мальчик, которого поселили вместе с Киёмасой и Масанори? — получив слегка неуверенный кивок в качестве ответа, она заулыбалась ещё сильнее: — Смотри, не обижай их! А то прирежу!Голос у неё был радостный, как будто она Такатору с днём рождения поздравляла, а не угрожала расправой. Тот даже слегка обалдел от вопиющей оксюморонности происходящего.?Ладно, соглашусь. Я — пенёчек. Ибо совершенно не понимаю, зачем она улыбается, говоря такое?.— Нене, прекратите, — слегка возмущённо попросила Оичи, подходя к Тодо. — Не пугайте первокурсников, они и так сегодня все в волнении. Кстати, добрый день вам. Вы что-то потеряли?Нене печально нахмурилась и издала горестный вздох:— Не ?что-то?, а кого-то. Всю школу обыскала, весь двор обежала, всё общежитие обошла… нигде нет. Возле Сайки первокурсницы собираются, а его будто и след простыл! Скажите, вы не видели Хидейоши? — с надеждой спросила она, переводя взгляд с Оичи на Такатору и обратно. — Я уже кого только ни спрашивала — никто ничего не знает!— А господин Хашиба точно должен быть здесь? — неуверенно спросила Оичи. — Он ведь местный, а потому не должен заселяться…— Да, но он ведь староста! — Нене скрестила руки на груди. — И ему вроде как поручили разбираться с третьим курсом. Но Акечи сказал, что с утра его не видел… Ух! Вот хулиган! — прорычала она. — Пусть только попадётся мне теперь — отчитаю по полной программе!.. Значит, вы его тоже не видели? — всё ещё не желая сдаваться, спросила она и зачем-то посмотрела при этом именно на Такатору. Тот смущённо отвёл взгляд и промолвил:— Я ведь только заселился и почти никого здесь не знаю… Как он хотя бы выглядит?— Ох, это самый лучший человек в нашей школе! — мечтательно посмотрев на потолок, чуть ли не прошептала Нене. — Поверь, если бы ты его увидел, то сразу бы понял: это — он…— Кстати, Нене, а ты не пробовала заглянуть к Куроде-сенсею? — мягко прервал точнейшее в мире описание человека Нагамаса. — Он ведь в здании библиотеки обитает со своими шахматами. А библиотеку, судя по твоим словам, ты не охватила…Нене задумалась.— Ой. А у меня ведь даже мысли не возникло заглянуть туда… — хмуро произнесла она. — Ну вот. Напридумывала себе невесть чего, а об очевидном не подумала — вот дурочка… Знаете, если он и правда окажется в библиотеке, это будет очень здорово! Спасибо, Нагамаса! До встречи! — уже совершенно весело воскликнула она — и умчалась прочь так быстро, что Такатора даже опомниться не успел. Оичи проводила её подозрительно печальным взглядом, после чего слегка нетерпеливо посмотрела на Нагамасу. Кажется, она хотела побеседовать с ним о чём-то важном — однако не осмеливалась начинать разговор при Такаторе…— Ну ладно, мне пора, — решил откланяться Тодо. — Я ещё вещи не распаковал, а завтра уже начинается учёба… Да и с соседями неплохо было бы познакомиться поближе.Нагамаса с Оичи тепло попрощались с Такаторой в ответ, и последний поспешил оставить их наедине.Но, даже несмотря на спешку, слух его успел зацепить то, как Оичи подавленно произнесла:— Нагамаса. Мне нужно тебе кое-что сказать. Кое-что очень важное.***— Новый преподаватель химии — это мой старший брат, — прошептала Оичи, глядя в пол. Она будто стыдилась чего-то — хотя здесь, под лестницей, их вряд ли кто-то мог подслушать, не выдав при этом своего присутствия. Девушка изо всех сил пыталась скрыть свою тревогу, однако теперь, когда рядом не было никого постороннего, это давалось ей из рук вон плохо. Нагамасе до безумия хотелось обнять Оичи, хотелось утешить её и успокоить — однако она слишком крепко прижимала книгу к груди, не позволяя ни подойти, ни прикоснуться. Помолчав немного и собравшись с мыслями, девушка дрожащим голосом произнесла: — Он… он не позволит нам быть вместе.Нагамаса похолодел, не в силах поверить своим ушам.— Что?..Кто-то хочет забрать у него любовь всей его жизни? Его драгоценную Оичи? Конечно, Нагамаса с самого начала понимал, что добиться расположения семьи Ода будет отнюдь непросто… однако он всё равно неустанно верил в лучшее. А теперь… всё звучало так, будто никакой надежды не осталось. Нет… нет, сама мысль о том, что им с Оичи придётся расстаться, слишком невыносима!?Я не могу этого допустить! Мы ведь… мы ведь по-настоящему любим друг друга!?Нагамаса на мгновение прикрыл глаза, пытаясь справиться с нахлынувшей на него тревогой, с охватившим его страхом, а затем, взглянув на ту, в ком заключается смысл его жизни, произнёс:— Мы справимся, Оичи. Я верю, наша любовь всё преодолеет… — он протянул ладонь к лицу возлюбленной, желая наконец ощутить её тепло после мучительной, пусть и не слишком долгой разлуки. Однако Оичи, покачав головой, сделала шаг назад.— Ты не понимаешь, — с горечью произнесла она. — Мой брат привык всегда добиваться своего. Он долгое время подозревал, что я в кого-то влюблена, хотя я всеми силами скрывала правду. И в итоге… — девушка запнулась. Нагамаса напрягся, а Оичи, вдохнув поглубже, твёрдым голосом выдала: — Мой брат пришёл сюда, чтобы следить за мной. Он хочет убедиться, что я ни с кем не встречаюсь. И если ему станет известно о наших с тобой отношениях… Если мы с тобой не расста…— Нет, Оичи, прошу, не смей даже говорить об этом! — взмолился Нагамаса. — Моя жизнь без тебя бессмысленна. Я ни за что и никогда тебя не оставлю. — И, невзирая на всяческие книги, он обнял девушку, склонил голову к её плечу и прошептал: — Послушай… нам ведь нужно продержаться всего лишь один год, верно? — Оичи утвердительно промычала, цепляясь за его рубашку как за последнюю надежду. — После этого мы выпустимся и уедем. Твой брат не сможет следить за нами в университете. — Молчание. — Оичи?— Скорее всего… — раздалось неуверенное, однако даже этого хватило, чтобы Нагамаса облегчённо вздохнул и продолжил:— А потом мы уже станем достаточно взрослыми, чтобы самим всё решить… Не забывай, я люблю тебя, Оичи. Люблю всем сердцем. И готов на всё во имя нашей любви.— Я тоже люблю тебя, Нагамаса. И совсем не хочу расставаться, — со слезами в голосе откликнулась Оичи.— Только не плачь, прошу… Я хочу, чтобы ты всегда улыбалась.Неохотно отстранившись, Нагамаса вынул из кармана брюк небольшой свёрток.— Пусть это станет символом нашей бессмертной любви, — утешающим тоном произнёс он, протянув возлюбленной подарок — небольшую заколку с искусственной глицинией на ней. Оичи изумлённо прижала ладошку к губам.— Это же мой любимый цветок…— А мой любимый цветок — это ты, — с трепетом прошептал Нагамаса, украшая подарком тёмные волосы возлюбленной, намеренно касаясь выпадающей пряди… ненароком дотрагиваясь до рдеющей щеки. — Я буду беречь тебя, несмотря ни на что.Он глядел на свою возлюбленную и никак не мог наглядеться — пусть и помнил прекрасно каждую её черту. На душе было восхитительно-приятно от одного лишь её присутствия, от одного лишь осознания, что чувства их взаимны. Нагамаса и Оичи полюбили друг с друга с первого взгляда, в первый день учёбы в этой школе — уже тогда оба сразу поняли, что предназначены друг другу судьбой. Разлучиться для них — то же самое, что потерять смысл жизни.Разлучиться для них — то же самое, что потерять саму жизнь.— Мы справимся, — произнёс Нагамаса, подходя к Оичи чуть ближе прежнего. — Пока мы есть друг у друга, нам ничто не страшно. И никто. Даже твой брат. Согласна?По всему телу разлилось приятное тепло, когда во взгляде Оичи загорелась надежда, а её нежный голос уверенно произнёс:— Согласна.