Она так далеко (1/1)

?Фортис? лучшие. Никто не говорит об этом напрямую, но уже спустя несколько дней пребывания в подразделении Коллинз твёрдо усвоил своё первое поражение и его ценность. В ?Фортис? берут самых опытных, потому что ?Фортис? — цвет эскадрильи под командованием майора Моррисона. На имя лётчиков ?Фортис?, однако, чаще всего приходят похоронные депеши в раскинувшийся под колчестерским небом штаб, и одна такая с опозданием прибыла сегодня утром: на утреннем построении Коллинз видел, как Моррисону преподнесли телеграмму и как тот, густо побагровев от негодования, приказал посыльному убраться прочь. Встречный ветер донёс до шеренги только обрывки его слов, да и те имели мало общего с предполагаемой речью командира в такой ситуации. Он был на грани отчаяния — краем глаза Коллинз уловил непроизвольное движение его руки, подобравшейся ко внутреннему нагрудному карману иссиня-чёрного кителя там, где обычно держали сигареты, чтобы те не вымокли под дождём. Майор, впрочем, вовремя одёрнул себя и, швырнув в сторону безмолвного звена озверелый взгляд, поспешно скрылся в доме. — Он так переживает каждую смерть? — Осмелился нарушить тоскливую тишину Коллинз, шагая к ангару в группе ?полуночников?.Над частью низко висели тяжёлыми сизыми клочьями дождевые облака, и холодная мартовская изморось вынуждала лётчиков втягивать шеи в поднятые вороты зимних кителей. Невесёлое это было зрелище — видеть подавленных очередной потерей пилотов; они предпочитают сохранять торжественное молчание даже во время будничной работы, пока в словах не возникнет необходимость, но Томми был здесь не единственным, кто тяготился траурной тишиной. — Чёрт его разберёт, — отозвался какой-то бойкий юноша с разбитым оспенными крапинами лицом. — Наверное, частенько, хотя держу пари, старик рвёт и мечет только потому, что обязанность сообщить семье погибшего лежит на нём. — Заткнись, Уиллоуби, — вдруг огрызнулся шагающий рядом высокий и сухощавый, как тростина, парень. — Это не твоего ума дело.— С чего бы тебе беспокоиться о сбитом лётчике, когда следующим можешь оказаться ты? — Раздражённо сплюнул Уиллоуби, но не успел он договорить, как высокий парень предупреждающе толкнул его в грудь.— Я сказал, заткнись!— Эй-эй! — Коллинз даже присвистнул, недоумённо вскинув бровь. — Вы оба, остыньте!— Я не с тобой разговариваю, красавица.Смерив его насмешливым взглядом, парень презрительно скривил рот и с демонстративной небрежностью бросил руки в карманы брюк. Коллинз вспыхнул от обжигающей досады и, зло ощетинившись, шагнул обидчику навстречу. — У меня есть имя, долговязый, — прошипел он, подставляя взору нашивку на груди. — Внимание всем: нашу новоявленную красавицу зовут Томми, — скупой надменный смешок оживил его упрямо сжатые, растрескавшиеся губы. — Буду знать, принцесса. — Иди ты к чёрту! Позабыв о собственном замечании, Коллинз схватил забияку за откидные лацканы кителя. Секунда, две… Кажется, прошло всего лишь мгновение, как они сцепились на грязном, взрытом непогодой дворе, словно сорвавшиеся с привязи сторожевые псы, но, когда чья-то тяжёлая рука опустилась на плечо молодого пилота и импульсивно, безапелляционно оттащила его от по-звериному брыкающегося парня, Томми впервые услышал рёв окружившей их толпы и отдалённый, хрипящий на промозглом весеннем ветру голос командующего Шакпи, приказывающий немедленно прекратить истерику. Крепко, до отрезвляющей боли стиснув плечо Коллинза, Уиллоуби предпринял попытку увлечь его в толпу, но Шакпи, сухой и вечно больной, вдруг так устрашающе рявкнул во всю силу своих простуженных лёгких, что пальцы его невольно разжались. — Это… это… уму не постижимо, господа мои! — Ворвавшись в середину круга и выпучив свои слезящиеся от удушливого кашля глаза, он теперь перекатывался на своих пружинистых ногах от одного края к другому, изумлённо заглядывая в глаза каждому встречному лётчику. — Это… преступление против достоинства (голос его неприятно звякнул женскими нотками)! Позор! Как Вам не стыдно ставить меня в такое положение, Виктор?! — Театрально задыхаясь негодованием, капитан приблизил свое широкое лицо к лицу высокого парня, пристыженно глядящего себе под ноги. — А вы! — Круто поменяв траекторию, он вдруг подскочил к Коллинзу. — Вы, лейтенант! Вы меня разочаровываете! Ступайте работать, но не думайте, что я оставлю ваш проступок без внимания. Вам обоим объявляется выговор.Когда он, возмущённый до глубины души, вышел из круга, зло шлёпая по грязи начищенными сапогами, Коллинз исподлобья осторожно посмотрел на Виктора. Их взгляды встретились, и недобрый огонёк разгоревшейся вражды заплясал в их обращённых друг к другу лицах. — Метишь в истребители, красавица? — Тяжело дыша, оскалился Виктор. — Можешь даже не смотреть в их сторону, тебе никогда не попасть в ?Фортис?. Они скорее возьмут этого лопоухого полудурка Уиллоуби, чем такую неженку! Ах, вот ты и покраснела, красавица!Свирепо сбросив руку лётчика со своего плеча, Коллинз метнул в сторону обидчика короткий ядовитый взгляд, но ничего не ответил. Достаточно на сегодня с него штрафных из-за длинного самовлюблённого ублюдка, пусть поищет другую мишень для своих примитивных острот. ***Незадавшийся с утра день тянулся невыносимо долго, но, кажется, тяжесть сегодняшнего дня чувствовали на себе все ?полуночники?, в перерывах между отработками становясь возле мутных окон старого ангара и не то с тревогой, не то с неизъяснимой надеждой вглядываясь в пасмурное небо. Несмотря на предупреждение о непогоде этим утром со взлётной полосы сорвалось три ?метеора?* и один тяжёлый бомбардировщик группы ?Виккерс?, и, хотя их возвращение было назначено только через два дня, лётная часть с самого их отбытия жила этим осторожным, терпеливым ожиданием. Бросив зачитанную вдоль и поперёк брошюрку по первой помощи, Коллинз отпросился выйти и, с наслаждением толкнув тяжёлую железную дверь, шагнул на небольшое пристроенное к зданию крыльцо под козырьком, с которого ручьями лилась дождевая вода. Нет, всё это совсем не похоже на то, что десятилетним мальчишкой он воображал себе. Это колючее и низкое, как стеклянный купол, небо холодно и неприветливо, вместо штурвала у него в руках — исписанная рабочая тетрадь пятилетней давности, а вместо приказа атаковать неприятеля — распоряжение о повторной контрольной сдаче зачёта по первой помощи. Впрочем, десятилетним мальчишкой он не мог и представить войны, ползущей с востока, словно огромная неуклюжая чернильная капля, сделанная чьей-то неловкой рукой. Он мечтал стать авиационным инженером-конструктором, прославиться на весь мир, как братья Райт, а достигнув пика головокружительной карьеры, разбиться на своём собственном самолёте где-нибудь в Альпах под бескрайним, раскрашенным голубой акварелью небом, чтобы на следующее утро в газетах написали о славном лётчике-испытателе Томасе Хайдеггере Коллинзе и о том, какой огромной потерей для мира стала его смерть. Он мечтал и хотел трудиться над своей мечтой, представляя её в своём воображении столь ярко и отчётливо, что, казалось, протяни только руку — и вот он, его собственный двукрылый брат, а вот почётный крест ?за проявление доблести и мужества в полете?. Но там, на войне, значение имеет только один крест — тот, что дрожит у тебя на прицеле.Погрузившись в меланхоличные раздумья, Коллинз не сразу заметил спешно приближающегося к крыльцу человека, но, когда тот откинул влажный капюшон плаща, пилот невольно посторонился. Чёрт. Тёмные глаза Фарриера испытующе остановились на юном остроносом лице Коллинза и сощурились, словно офицер припоминал, где мог видеть его раньше.— Капитан Шакпи… — глухо обратился он.— Должно быть, у себя, сэр, — несколько смутившись прямого взгляда собеседника, тут же отозвался Коллинз.Офицер кивнул. Его широкая жилистая ладонь уже обняла ручку двери, как Коллинз вдруг снова обратился к нему:— Он в дурном расположении духа, сэр.— Снова нелепые стычки между офицерами? — Рот лейтенанта бесстрастно скривился в усмешке; офицер сделал неопределённое движение головой и разочарованно процедил сквозь зубы: — Ребячество…Коллинз почувствовал, как весь он — лицо, плечи и грудь горячеют от мучительного стыда. На какое-то мгновение ему даже показалось, будто Фарриер каким-то непостижимым образом прочёл его, как раскрытую книгу, непринуждённо и легко рассмотрел в нём одного из драчунов, устроивших потасовку, и теперь желает пристыдить, но отчего-то его разочарование больнее всего бьёт по самолюбию молодого лётчика. Оттого ли, что лейтенант Фарриер в составе ?Фортис?, стрелянных и несмотря на пока отдалённый рокот войны уже видавших её изнутри?— Вы так считаете? — вспылив, бросил Коллинз ему в спину. — А если речь идёт о чести и достоинстве?Фарриер остановился, бросил ручку двери и, сделав глубокий вздох, взглянул на отчаянного смельчака из-за плеча.— Ты ведь никогда не думал, куда с аэродрома летят самолёты, — вступил он неожиданно на ?ты?, сохраняя, однако, дистанцию.— На войну, — прервал его Коллинз, но офицер сделал знак рукой, чтобы тот не перебивал.— И о войне ты тоже не думал, верно? — Фарриер развернулся, буравя пилота неотступно преследующим взглядом. — Она так далеко, да, Коллинз? Слишком далеко, чтобы ты впустил её в свои мысли вместо какого-нибудь кретина Брауна, досаждающего тебе деревянными шутками? Это всё, что тебя беспокоит, так? В таком случае, ты просто счастливец, Томас Хайдеггер Коллинз. Когда тебе назначат первый вылет, напомни мне спросить тебя, много ли чести и достоинства ты видел под крылом своего самолёта.Куснув нижнюю губу, Томми смешался и со злости выкрикнул, когда лётчик-истребитель снова повернулся к нему спиной:— Так почему майор Моррисон не взял меня к вам? Сколько ещё мне маяться над затёртыми до дыр учебниками и накладывать жгут тряпичным куклам, как смазливая медсестричка? Я был одним из лучших в академии!— Придёт и твоё время.— И это всё? Это всё, что Вы можете мне сказать? ?Придёт и твоё время??Теряя самообладание, Фарриер быстро развернулся и угрожающе надвинувшись на досаждающего мальчишку, ткнул его указательным пальцем в грудь.— Не суйся, куда не просят, дружок, — сурово отрезал он, сдвинув брови. — Просто не суйся. Когда за ним со скрипом закрылась дверь, Коллинза схватило за горло ощущение, словно он только что провалил самый важный экзамен в своей жизни.