WAB (1/1)

Всемирная Ассоциация БаблаБ – значит Бабло. - Андреев, очнись. Андреев, сука, вставай. Андреев! – Последний его выдох мне в лицо. И выход. Ему осталось только выйти отсюда, спуститься по лестнице и уехать. Не так важно, где он окажется после, главное – он был последним, кто вышел. И четвертым, кого я отказался провожать. Он остался последним живым из тех, кто видит меня в последний раз в своей жизни. Теперь он один и, наверное, не сегодня-завтра умрет. Но тогда какой ему смысл выходить сейчас, оставлять меня и куда-то уезжать. По идее, это я должен остановить его: не знаю, может быть, схватить за руку, открыть, наконец, глаза или крикнуть что-нибудь громкое. А я не могу – я на дне. Я на самом дне, ребят. Где очень тихо, очень страшно, спокойно и хорошо. Где рядом лежит она, левее – Юля, еще левее – Вадим, а справа уже готово место для моего большого друга. Пару раз я пытался выбраться отсюда, честно, но, в отличие от моей квартиры, на дне нет выхода – есть только вход и ямы. Много-много пока пустых ям, которые в самом конце, я уверен, будут заполнены пустыми и красивыми телами. Я постараюсь даже найти место для этого урода, ?свободного радикала?, и обязательно найду для него такое место, где будет больше всего мусора. Самая большая яма с дерьмом, которую еще НИКТО НИКОГДА не видел. Самая правдивая грязь – как он и любит. А пока все они еще движутся где-то там, наверху, я выдыхаю здесь и пытаюсь придумать способ, чтобы задержать Вазовских. Он несколько раз хлопал дверьми, выходил на улицу и снова возвращался. От него постоянно пахло пиццей с сыром, спиртом и колой. И поэтому меня тянуло плюнуть в его сторону, потому что я уже давно ничего не ел и все время пил. Выпивал все, что только оставалось в квартире, до тех пор, пока ничего совсем не осталось. И теперь у меня есть только диван, я сам и мой большой друг, который очень любит колу и водку вместе. - Ты все еще здесь? – не поднимаясь, не выплывая и даже не открывая глаз, лежа неподвижно, как труп, на диване, я зову его. Но он молчит и, по-видимому, уже отсутствует в моей жизни. Мне кажется, что мир наверху скоро потеряет еще одного человека, а я найду его здесь, в соседней яме справа. Может быть, только тогда вся дурь закончится, и меня выбросит или хотя бы подбросит на несколько месяцев в настоящую, тягучую, как гуттаперчевый мальчик, и мелькающую отрывками, как лица людей в окнах поездов метро, жизнь. Пусть наверху я останусь один, и рядом со мной никогда больше не будет лежать она, Юля или кто-то еще из моей старой жизни – пусть. Все-таки я другой. Я живой, хоть и вусмерть пьяный и снова начинаю жить как раньше. И вроде бы только сейчас я иду ко дну, но, нет, наоборот, я поднимаюсь со дна. И мне должно быть очень страшно сейчас – ведь я медленно умираю, но мне только очень плохо – я теряю все и остаюсь ни с чем. Мне предстоит найти престижную работу, заработать кучу бабла и полюбить кого-то. В третий раз постичь смысл моего существования, завязать с прошлой пошлой жизнью и скорее всего потерять все заново. Залечь на дно, выкопать еще одну яму для красивого и любимого тела и спрятать ее, другую, там. А потом я выплываю, держусь какое-то время на плаву и тону. Печально, конечно. Как в детстве, когда одна глупая девчонка утопила в луже мой самосвал: ?Тонет тонна, тонет Тоня. Тонет Тоня вместе с тонной?. Вроде бы и нет меня в этом детском, выдуманном мною стишке, или для меня просто не нашлось места, но все именно так. И я тоже есть, в самом его конце. Сперва тонет мой самосвал в глубокой луже, затем – девочка Тоня в ванне, и под конец – я сам, на выдуманном мною дне. И люди-якоря, до поры до времени удерживающие меня на воде, тонут, и я вместе с ними; и рыбы-деньги проплывают мимо, устремляясь на поверхность, где ловят их в свои сети-бумажники рыбаки-банкиры, которым нет дела до лодки, что когда-то помогала им с уловом крупной рыбы-деньги. На самом-то деле вся эта морская философия не для меня, да и рыбу, как и четверг, я ненавижу – и все-таки установлено: я – это лодка, которая в любой момент может пойти ко дну и может, избавившись от тяжелого груза – якоря, всплыть обратно и ходить по волнам, как прежде. Но сейчас, когда я – Макс Андреев, нынче безработный, притворяюсь спящим глубоким сном, сейчас я должен разыскать Вазовских и вернуть его. Т – значит Телки. Прошел день. Теперь, по моим подсчетам, всего один вечер отделяет его от выгребной ямы на самом дне. Такой же большой, как и он сам. Мой друг пришел ближе к ночи, уставший и измотанный. По-прежнему пахло сыром и разбавленным спиртом. Стоя у самого входа, он уже начал ныть мне про то, как надоело ему каждый раз таскаться ко мне через весь город. Я же устал доказывать ему, когда я мог говорить и не блевал на диван и в ванну, что половина граждан в нашей стране вынуждена всю жизнь делать то же самое. И что их каждодневный маршрут: высотка, где они живут, – вонючее метро – высотка, где они работают, – пустое в ночное время и по-прежнему вонючее метро – и опять высотка, где они живут. А по пятницам – два бонусных уровня: бар, переполненный пьяными ублюдками, у которых маршрут еще проще: бар – забор, – и телки, которые хотят навсегда забыть про общественный транспорт и пересесть на собственный. Последние, кстати, готовы ради исполнения своего желания на все – даже на трех клиентов за ночь. Вот такая она – философия телок и метро. Но Вазовский моего мнения не разделяет, наоборот, он уверен в том, что он – неотразимый красавец и нравится всем женщинам просто так, как говорится, даром. Он, тем временем, проходит мимо меня и идет прямо в ванную. Там он, ясное дело, моет руки и зачем-то моется сам. Говорит, что он только что с тренировки. Хотя я и он тоже прекрасно знаем про то, что в каждом спортивном центре есть душевые. Но почему-то он этим не пользуется и всегда про них забывает, а потом весь оставшийся вечер ездит по городу потный и оттого злой. Я, в принципе, был бы не против того, чтобы он принимал душ у меня, если бы после этого он не надевал мой халат, который ему жутко мал, и не светил бы передо мной своим атлетическим телосложением. - Шампунь, Макс, у тебя классный, – проводит распухшей рукой по мокрым волосам, – только название постоянно забываю. Так бы я и себе его купил. – Довольно ухмыляется чему-то своему, видимо радуясь, что израсходовал весь флакон. Снова проходит мимо меня, в этот раз в кухню, и уже оттуда кричит чуть хриплым голосом: – Кстати, Андреев, ты вообще в курсе, что у тебя на кафель кто-то наблевал. Надо убрать, наверное. Я слышу, как он чуть посмеивается то ли над своей шуткой, то ли надо мной, но в ответ молчу. Не потому, что я привык держать все в себе и терпеть, и не потому, что он – мой единственный пока еще живой друг, – в горле с утра все пересохло, а сил встать и налить себе в стакан воды нет. Поэтому пока я терплю, коплю слюну и жду, когда он выйдет с кухни. И немного жалею о том, что у меня нет детей. Мне, считайте, тридцать, а я уже похоронил одну девушку и навсегда потерял другую. Просто в какой-то момент Юля помахала перед моим лицом билетом в Штаты и сказала, что мы больше не можем быть вместе. Как же я тогда смеялся над ее словами: формально ведь мы даже не жили вместе. Ну, переспали пару раз, встречались раз в месяц, чтобы сходить на эти ее благотворительные заседания и концерты в больницах, и все. Ничего, кроме того, что я-то, по факту, ее любил и хотел и жить вместе, и встречаться не раз в месяц с ней и этим ее ?главарем-радикалом?, а каждый божий день. У себя в пентхаусе или где-либо еще, но главное, чтобы каждый день, каждое утро видеть ее рядом. И тут она со своими билетами, купленными, кстати, на мои деньги, и с заявлением ?Здесь твои знакомые перекрыли нам кислород, а там нас поймут. До свидания, Максимка-дурачок?. Чмокнула в щечку и улетела, как ласточка, навстречу теплому южному ветру. Теперь точно все. Ненавижу телок, девушек и тупые молодежные организации, которые только и умеют, что высасывать деньги из спонсоров. Я потом, правда, еще раз встретился с ее кумиром, главарем всего свободного, плюнул ему в лицо и сказал: ?Отсоси, Авдеюшка, моих денег ты не увидишь?. И никто их не увидит, потому что у меня их нет. Кончилась халява – кончилось бабло. Параллель одна занятная. Сам провел. Отвлекшись на воспоминания о бывшей Юлии, не заметил, как ко мне подошел Вазовский и протянул телефон. - Скорую, что ли, вызвал? - Нет. Пиццу заказал. С грибами и сыром, как ты любишь. - Я не люблю пиццу. - Зато я люблю. Может, тогда, проститутку?- И проституток я тоже не люблю. Забыл, наверное? - Не забыл, – буркнул он и сел рядом. – И ты не забудь. Л – значит Лав. Всю ночь просмотрели документальный фильм про кроликов. Чем-то напоминает порно, но все равно по смыслу далеко будет. Он постоянно жевал и громко хлюпал колой. Чтобы не испортить диван и ковер своим испорченным аппетитом, я оставил его одного и ушел в ванную в надежде, что тошнить меня больше не будет. Там и присосался к крану с холодной водой, утолив жажду, мучавшую меня с самого утра. Обратно я решил не возвращаться и отправился прямиком в спальню, где было очень душно. Окон я не открывал принципиально, а пульт от кондиционера потерял Вазовский еще два месяца назад. Вообще-то на улице была поздняя осень. И почему бы не выйти на крышу прямо сейчас? нет. Я лег, не раздеваясь, на не расправленную постель и второй раз за вечер пожалел о том, что у меня нет детей. Раньше я представить себя не мог в роли отца. По правде, я и сейчас не могу и не хочу, но мысли по этому поводу все-таки есть. Даже не так. Скорее, это мысли по поводу нее и Юли. Однозначно, с Юлей бы у нас ничего не вышло: она и до своего отлета постоянно твердила про то, что окончит свой университет с дипломом и уедет жить в другую страну. Защищать права ее граждан. Про нее же я старался вспоминать еще реже. Очень сильно хотел забыть ее, просто спрятать там, на дне, и не тревожить ничего, что было с ней связано. Поэтому я так и не рассказал ее матери и Вике, что ее больше нет со мной и с ними. Я же знал, что они обязательно захотят вспомнить что-нибудь хорошее или, скорее даже, что-нибудь плохое о ней. Старкова проявит максимум актерского мастерства на публику и впервые признается в том, что очень любила свою маленькую девочку. И слова не скажет о том, что та до двенадцати лет жила с няней, четыре года – в пансионе, а в шестнадцать ушла из дома и стала снимать квартиру вместе с подругой, которая была на год старше нее и которая уже училась на юриста. Викторию я не любил еще больше, чем мать Ди. Может быть, все потому, что та мелькала в ее жизни еще чаще. Столько лет позволяла ей продаваться в борделях, пока сама делала свою карьеру собственным умом и на ее деньги. Тупая завистливая сучка, отказавшаяся ложиться под мужчин, подложив вместо себя лучшую подругу. Зато сейчас совершенно одинока, растеряна и подавлена. И, кажется, встречается с парнем, который младше ее лет на шесть. Она, разумеется, вовсе не телка, но и не риал вумен. И ее я ненавижу так же, как молодежные организации. - Макс, куда ты делся, сукин сын! Тебя к телефону просят. Слышу, как Вазовский босыми ногами шлепает в сторону спальни. - Скажи ему, что я сплю. Он заглядывает ко мне в комнату, пожимает плечами и кидает мне трубку со словами:- Я уже сказал, что ты не спишь. Там парень какой-то молодой. - Отлично. Теперь меня домогаются парни. Прямо по телефону. Большой друг улыбается мне в свойственной ему манере и говорит что-то, вовсе не относящееся к парню в трубке: - Жаль, что ты так рано ушел. Там потом самое интересное началось. Ты только представь себе: кролики умеют…- Да иди уже. Даже слышать про это не хочу. Он ушел спать на диван, ведь как я понял, домой он возвращаться сегодня не собирался. Я уже подумывал над тем, как положить трубку и лечь спать самому, как с другого конца квартиры Вазовский крикнул мне:- Его, кстати, тоже Максом зовут. Поговорить с таким же, как и я, мне хотелось всегда, поэтому трубку я все-таки взял. - Максим Андреев. Полиция нравов. - Максим Морозов. Тупо живу за счет отца и плевал на ваши нравы. - Остроумно, ублюдок. - Тебе того же. – Еще один маркированный папиком сынок. Их развелось так много, что, по-моему, пора их отстреливать, как больных собак на улицах. - Чего тебе, тезка? Сразу предупреждаю: дурь не распространяю и сам не балуюсь; с мальчиками не встречаюсь; проститутки не интересуют. Что-то еще?- Да, Макс. Я хотел узнать у тебя насчет твоей подружки. Старковой и как-то там еще. Она, правда, больше не жилец?Нескромный парень. Если не отстреляют или сам не загнется от чего-нибудь, то обязательно добьется многого. Но, думаю, про девушек, особенно чужих, ему знать рановато. Психику испортить можно в два счета. - По крайней мере, в этой квартире – да. Еще есть вопросы? Если нет, тогда позволь мне. Даже не буду спрашивать о том, где ты взял номер моего телефона. Просто ответь: откуда ты про нее знаешь? - Да так. Трахал как-то ее раз. Так, что? - Ну, в таком случае считай, что для тебя она умерла. Мачо, блин. Клянусь, если завтра получу разрешение на ношение огнестрельного оружия, то сразу же куплю ружье и буду отстреливать таких, как он.Макс.Макс. Д – значит ДаблМакс.