фак кью (1/1)

- Скорее всего твое дело просто отложат. Или закроют. – Она была удивительно тупа. А ей все говорили, что она наивная дурочка. А я ей говорю: ?ты слишком тупая для своих тридцати?. И плевать я хотела на то, что ты мне жизнь спасла; все равно она осталась прежней. Может, тебя и боготворит он, но душа твоя ему не нужна. И ты ему тоже не нужна. Не нужна, потому что ты пустая, такая же пустая, как бутылка, брошенная в океан в пятницу. Как тот парень, которому через секунд десять набьет морду другой парень за то, что он чуть не сбил его, хотя горел красный. Он получит ни за что, просто так, просто потому, что у того, другого, утро выдалось дерьмовым. Сейчас, кстати, без пяти семь. ?Добрый вечер, интеллигенция?. Чьи-то крепкие руки хватают меня за запястья, и меня здорово выворачивает наизнанку. Как волна я, захлебываясь собственной кровью, бьюсь о скалистый берег. Мое лицо, мое тело прижато к стене; кожа стирается о шершавую поверхность кирпичей. Скулы сводит от того, что он слишком сильно давит на мою голову сзади, будто хочет, чтобы все мозги вытекли через уши. Ногой он пытается буквально влепить меня в стену, а я чувствую, как ноги подгибаются и колени упираются в холодный камень. - Эй, полегче, ты мне так чулки порвешь! После дождя от стен, обычно, несет сыростью. А от людей, навроде него, – гнилью и падалью. Тело быстро намокает – все-таки дождь идет. Пытаюсь оттолкнуть его мерзкую тушу – дышать становится все труднее, особенно когда чувствуешь, как легкие внутри превращаются в один тугой мокрый узел. Моряков подобные учат завязывать, чтобы отучить их от курения. ?Завязывай, мальчик, ты просто завязывай!? – скажет капитан и похлопает его по сгорбленной спине, держа в зубах все это время стащенную у кого-то папиросу. Тяжелое что-то опускается на самое мое дно – это сердце пытается улизнуть, как побитая крыса с тонущего корабля. Глупое оно, если не понимает, что вокруг сплошные лужи, за ними моря, за которыми глубокие и синие, как глаза убитого ребенка, океаны. Спасения не жди, глупое, помни – твоя работа безнадежна, когда на свете ты один одинокий бесполезный кусок плоти. Оно обливается кровью изнутри, а потом она, жидкая и теплая, когда на кончиках пальцев, подступает прямиком к вискам, и ты, как это называется, захлебываешься собственной кровью. И кулаки у выступающих на свободу ребер не твои истерты в кровь, к прямо-таки хуям собачьим. ?Здравствуй, блин, интеллигенция?. Через минуту начинает нагнетать не столько неизвестность, сколько молчание за спиной. На ум приходит всегда одно-единственное воспоминание из детства: ?проваливай, дрянь?, – а впереди темнота и лестница наверх. Еще была дверь, но за дверью было так много ничего, что я предпочла бы первое, что приходит на ум. ?Ты, это, присаживайся?, – заикаясь, произносит он и сам садится на предложенную мне бетонную ступень. Вы гнали мне про то, что он есть; я верила в него, как дура, а он, оказалось, сам не верит в людей. Не верит, что я смогу подняться наверх по этой чертовой лестнице. Выкуси, господень! Одной свободной рукой я дотягиваюсь до лица, чтобы убрать кровь, скопившуюся у уголков рта. А эта сука перехватывает ее, и я размазываю кровь по всей щеке. Едкий запах химии ударяет в нос, а это значит, что оно не выветрилось и сейчас медленно распространяется по всему телу, перекачиваемое сердцем. Вверх-вниз. Остановка. Его руки скользят вниз, а я представляю себе тебя, когда ты был реально красивым. Представляю тебя колумбийским бароном, торгующим наркотой и органами, со средиземноморским загаром. Его руки уже на моих икрах, которые в это минуту напряжены до предела, и мне ничего не остается, как смотреть в твои глаза. - Ты, парень, с Кубы, верно? – спрашиваю у него. - Заткнись, шлюха. – Отвечает он с акцентом. Такой паршивый акцент, что хочется, чтобы он просто умер и никогда больше не разговаривал со мной. Тонкими пальцами провожу по внутренней стороне бедра, надеясь поправить сползший чулок, а он снова опережает меня, и его ногти впиваются мне в запястье. Но во мне осталось так мало крови, что ничего не происходит. Просто завтра на этом месте появятся синяки. Синие синяки – еще одна мировая глупость, и в нее все верят. Я начинаю улыбаться, потому что представляю, как ты спасаешь меня. Сердце замедляет свой темп, немного похожий на темп танго. Баржи ко дну; все тише и тише, глохнет мотор в порту. Запах химии сейчас смешивается с сигаретным дымом. Рядом кто-то пытается закурить, но дождь мешает. ?Бросай, мальчик! Мы тонем!? – капитан хватается за голову, в надежде удержать фуражку, а ветер срывает с него мундир, под которым нет ничего, кроме легких. Синие моря топят ненужных странников; они же, в свою очередь, тонут в воронках. Вот я слышу, как он начинает хрипеть и задыхаться, потому что кровь заполняет его горло. Слышу, как он падает на мокрый асфальт, как хлюпает вода, пока он дергается и бьется в конвульсиях. Из раны сочится она, ее смывает дождем, и она, смешиваясь с небесной водой, течет к канализации, оставляя за собой след из багровых разводов. Никогда, слышишь, никогда моря не делали ничего подобного.- Надеюсь, ты был хорошим мальчиком при жизни. За время нашего с ним знакомства меня постоянно напрягала его наивность. Плевать я хотела на то, что ты чуть не убил меня. Откашлявшись и поправив сползший чулок, пропитанный моей кровью, я решила больше не задерживаться здесь. - У тебя классная задница. – Стены. Эпилог. Они вернули мне мое утро._- Новость о том, что человек умер, просто выйдя на улицу собаку выгулять, звучит реальнее, чем какие-то там слова о какой-то там любви. – Закончил он, показав мне фак. - Прости. Время. – И вот ты уже не такой красивый, как раньше. Кидаешь мне черный плащ и говоришь: ?дойдешь сама?. В первый раз я увидел тебя в черном плаще.Если это не так уж страшно, то это очень страшно. Разворачиваюсь и понимаю, что сейчас ты сделал мне очень больно, прекрасно зная об этом. Я же тебе ничего не сделала, просто появившись на свет. - Послу-ушай… – начинаю, все так же растягивая гласные, как любимая порно-звезда. - Время. – Нет, ты не спас бы меня. Понимаю, что сейчас жутко опаздываю на работу, но мне нужно сказать тебе что-то еще. - Я тебе уже рассказывала о том, что однажды убила человека? – киваешь.- А о том, что продала душу дьяволу? – снова киваешь. - Про то, что не люблю тебя? – показываешь мне фак и опять киваешь. - Да ты знаешь обо мне все. – Ты вздыхаешь и закатываешь глаза, продолжая кивать. - Послу-ушай, ты такой ми-илый. – Девять и ноль-ноль. Сажусь в машину и включаю радио. Смотрю по сторонам, а сама не надеюсь увидеть тебя. ?Пока оно бьется?. – Я начинаю чувствовать, что тело не мое. Чувствую, как триста грамм чего-то термоядерного разрушают меня изнутри, как если бы бомба рванула у нас в квартире, и я узнала, что ты не выжил и попал в ад вместо меня. На ум снова приходит одно-единственное воспоминание из детства: ?привет, ма?, – и я рукой пытаюсь остановить кровь, которая идет из носа. Протягиваю ей мою новую куртку, мою грязную новую куртку, в которой я упала в лужу. ?Хотя бы красивая?, – вздыхаешь ты и проводишь рукой по моей щеке. Я разбитым носом вдыхаю аромат твоих духов. ?А ты красивая?. – Это все, что осталось у меня после нашего знакомства. Слишком безбожно для нее было сдыхать в пятницу. _Он вырывает у меня из рук спортивную сумку с вещами, а мне плевать и на него, и на сумку. Поэтому не сопротивляюсь и отпускаю ее вместе с отцом, и она летит, вроде как, подальше от меня. Сегодня понял одну вещь: я – ебаный неудачник. Я родился таким. Таким рос. Таким познакомился с ней. И таким я просрал всю ее любовь. Она говорит: ?я знаю, что ты трахал мою лучшую подругу?, а я ей: ?не такая уж она и лучшая?. Она сказала мне, что никого никогда не любила больше, чем меня. Я сказал ей, что нам всего девятнадцать – откуда нам знать любили ли мы кого-то больше, чем друг друга. Я ее не любил даже, вот нисколько, ни грамма. Я любил ее лишь тогда, когда ее рядом не было. То есть этого никогда и не было, потому что она всегда была рядом со мной. Знали ли вы, что в сутках двадцать четыре чертовых часа? Я прекрасно усвоил это, как и то, что любовь – дерьмо. Я даже не заметил, что курить бросил, потому что видел, как курила она, и мне тошно становилось от одного взгляда на сигареты и на нее. Отец говорил: ?повезло тебе с ней?, – а сам, когда она выходила куда-нибудь, предлагал бросить ее и вернуться обратно домой. Сейчас он тоже пытается вернуть меня обратно, но, похоже, он не заметил, что обратно прежним Максом я уже не вернусь. - Давай, посмотрим, как долго ты протянешь без меня. – Бросает сумку к моим ногам. Сегодня весь мир у ног неудачников. - Пап, все в порядке. Я всего лишь разочаровался в женщинах. Будешь? – неожиданно вспомнил про заначку в старой куртке. Думал сначала начать, но закусил разбитую губу и передумал. - Если сейчас же со мной не поедешь, то не приходи ко мне никогда. – Он всегда хотел мальчика, чтобы растить его в строгости, чтобы потом, в один прекрасный день, свалить на него все свои грехи. А что, если мальчику своих грехов хватает. – Денег не дам. И мне стало так смешно. Он дал мне жизнь за тем, чтобы лишить меня ее в будущем. Отвязался от него ровно в пять и решил пойти туда, где мне рады, но вовсе не ждут. Ремень от сумки давил на плечо, а в метро мне спускаться не хотелось. Время у меня есть, поэтому пойду пешком. Я надеялся встать на истинный путь, найти себя в жизни, но нашел тебя, Лизон, и вход в метро, в которое спускаться мне не хотелось. Пока, пап. Дно мертвое для океана. Я мертв для жизни. _- Продано. – Первая душа за столько лет отправляется на место.