Силко (1/2)
Это иронично.
Сидеть вот так на холодной земле, смотреть на труп названного брата, обнимать его дочь…
Кто-то, не зная ситуации, мог бы даже назвать это трогательным. О, сердце жестокого химбарона дрогнуло от слёз сироты, и он решил подарить девочке лучшую жизнь…
Слащавая ложь — вполне в духе напыщенных ублюдков из Пилтовера. Напыщенные ублюдки из Пилтовера даже не представляют, что творится здесь, внизу. Человек Зауна сразу понял бы, в чём дело; понял — и усмехнулся про себя: отличная схема, сукин сын, в изобретательности тебе не откажешь.
И оказался бы прав. Всё так и было. Абсолютно всё.
Не считая крохотного нюанса.
Пресловутое сердце жестокого химбарона — сердце, в существовании которого он сомневался столько лет — действительно дрогнуло.
Не от слёз сироты, разумеется: сирот в Зауне тысячи, и многие потеряли родителей именно потому, что те перешли ему дорогу. Эта девочка не стала бы исключением, если бы не её слова...
Нет.
Если бы не его ёбаная сентиментальность.
Что ж, будет над чем поработать. Озеро ждёт…
Кто-то за спиной — Силко ставит на Севику — звучно сплёвывает; горькие мысли сразу же выцветают. Он добился своего: Вандер мёртв, как и собачки пилтоверского «правосудия», всё снова под контролем. Остаётся сущая мелочь.
Он берёт девочку за плечи и мягко отстраняет; она мгновенно вскидывает голову. Её глаза, яркие, как звёзды, из-за слёз кажутся ещё ярче.
Силко узнаёт этот взгляд.
Боль от предательства — как они могли? Разъедающая пустота — их больше нет. Обречённость — есть ли тогда я?..
— Идём, — говорит он тихо.
Ожидаемого «куда?», ответа на которое у него пока нет, так и не следует: девочка молча кивает, жмурится и резко вытирает слёзы. Не рукавом даже — кулаком. И этот жест знаком ему ещё лучше.
Когда тебя бросают, ты обнажён. Беспомощен. Жалок. Ты хочешь стереть это с себя вместе с грязью, потом и кровью...
Вместе с прежним лицом. Потому что ничего уже не будет как прежде. Ничего и никогда.
Чем быстрее девочка это поймёт, тем лучше будет для них обоих.
Силко отсылает своих людей небрежным жестом и, как только топот и лязг металла затихают, наклоняется к ней снова. Мягко сжимает подрагивающие плечи.
— Что она тебе сказала?
Силко уверен: сейчас она снова заплачет. Но девочка не плачет — только кусает губы, на удивление зло, и так же зло щурится.
— Что я всё порчу, — почти выплёвывает она. — Что я несчастье. И ударила меня. Ударила!
Значит, даже так…
Силко медленно кивает.
— Хорошо.
— Хорошо?! — ощетинивается девочка и тут же поникает. — Я… я же… просто хотела…
Силко осторожно заправляет синюю прядь ей за ухо.
— Когда случается несчастье, — тихо начинает он, и девочка мгновенно осекается, — это всегда больно. Иногда — смертельно.
Он позволяет себе усмешку. Девочка молча слушает, глядя на него в упор — снова. Слёзы медленно катятся по впалым щекам.
— Если человек справится с несчастьем, — продолжает Силко так же тихо, — он изменится. Станет совершенно другим. Оглянись. Что ты видишь?
Девочка, явно сбитая с толку, моргает. Неуверенно поворачивает голову.
— Там… огонь, — она едва слышно всхлипывает. — Стекло. Кровь. Люди. Там…
Силко не дожидается, пока её и без того надломленный голос сорвётся — медленно поднимает ладонь.
— Ты упускаешь главное, — говорит он — и с удивлением понимает, что отголоски тепла в его голосе не пропитаны фальшью, как обычно. — Знаешь, что?
Девочка хмурится; её лицо становится сосредоточенным.