Химия во благо (1/2)

Вот уже добрых пять минут я неловко перебираю руками ключ от комнаты №7 и все никак не решусь воспользоваться им по назначению. Сердце гулко бьется в груди, а в горле стоит ком размером с бладжер — что если это ловушка?

— Понравилась?

— Очень.

Ну да, будто такого сомнительного аргумента достаточно, чтобы вот так в два часа ночи завалиться к Пожирателю Смерти в номер, не обременяя себя лишним беспокойством за собственную безопасность. И, главное, безопасность секретов Ордена!

— Первый раз? — разукрашенная проститутка, мерно потягивающая вишневую папиросу в конце темного коридора, обращается ко мне с каким-то сестринским пониманием. — Может, сигарету?

Наглость какая! Я здесь совсем не за этим, а исключительно по делу: если бы не Гермиона — ноги моей в этой богадельне не было. Вру я себе нагло — этого у меня не отнять. Копаться в своих мотивах и думать, почему я еще не в Ордене речитативом докладываю о появлении Долохова на горизонте, мне не с руки. Проще увериться, что дело в Грейнджер и только в ней.

— Да, спасибо, — сама не осознаю, как тянусь за сигаретой. Видимо, привычка, потому как в моменты сомнений мы с Лавандой всегда спасаемся перекуром. Потому и дымим, как портовые грузчики.

— Позже покуришь, — его баритон, как всегда, застает меня врасплох, и я, совершенно смущенная, иду в приоткрытую дверь на этот бескомпромиссный голос, сжимая в напряженной руке вишневую сигарету. А лучше бы палочку.

Еще не до конца отошедший ото сна Долохов пропускает меня в номер убогой комнаты и закрывает дверь, приправив хлипкий маггловский замок щедрым количеством всевозможных чар. Вот ловушка и захлопнулась, а мне даже как будто стало легче: чисто номинально, это он меня сюда притащил, а я вроде бы выступаю невинной жертвой обстоятельств. Звучит жалко, но ответственность за такое опасное и явно затянувшееся знакомство я на себя брать просто не готова. Перевожу взгляд на своего, с позволения сказать, пленителя: растрепанные волосы уже не ложатся небрежными волнами, а представляют собой буйство кудрей. Футболка его заметно измялась, скорее всего, от лежания на жесткой кровати. Он слегка потирает глаза, и оттого весь его вид выглядит невероятно домашним. Домашний Антонин Долохов. Мне нестерпимо хочется потрогать его волосы, но, пустив в ход всю силу воли, что у меня еще осталась, сама себя одергиваю. Я здесь исключительно из-за Гермионы.

— Я умоюсь. Ты пока устраивайся, — все еще растирая кулаками покрасневшие глаза, он удаляется в ванную.

Аккуратно обхожу, если так можно сказать, скромную по габаритам комнату. Двуспальная кровать, кресло, небольшой стол, лампа и грязное зеркало — вот и вся роскошь логова продажной любви. Что ж, Майк клиентов не балует. Что там с ванной комнатой — даже не хочу фантазировать. Тем временем из дверного проема появляется Антонин, кажется, окончательно проснувшийся и вернувший свой серьезный и немного устрашающий вид. Жаль, домашний Долохов показался мне очаровательным.

Стоп! Я здесь, как и прежде, исключительно из-за Гермионы.

— Присаживайся, — выдвигает мне кресло, попутно трансфигурируя такое же из стакана, стоящего на столике, чтобы усесться самому.

Ах, как славно у него выходит трансфигурация. Это напоминает мне о той выходке с юбкой, но я не решаюсь поднять этот вопрос. Там внизу, когда я еще работала, мне в голову лезли самые хлесткие варианты уничижительных замечаний, которыми я могла бы поставить зазнайку на место. Но сейчас, когда мы сидим в этой комнате с приглушенным светом, и мое колено почти задевает его, храбрость, еще недавно заполнявшая меня до краев, куда-то испаряется. Вот же трусишка.

— Голодная? — его вопрос вырывает меня из мыслей.

— Нет, — нагло вру, перебирая в руках какую-то не то жвачку в упаковке, не то резинку в масле (что-то маггловское<span class="footnote" id="fn_34894940_0"></span>, обнаружила на столике рядом со стаканами). — Может, сразу к делу?

Антонин издает глухой смешок, забирая из моих рук находку и отбрасывая ее куда-то в сторону:

— Ну давай. Палочку доставай, я начертил тебе схему. Пока смотри и запоминай.

Странный он какой-то, ну да Мерлин с ним: может, последствия Азкабана, там не курорт все-таки. Пока я копошусь с палочкой, которая зацепилась за пояс юбки на спине и очень неохотно выпутывается, будто и не собирается быть мне верной подругой на случай нападения, Долохов продолжает демонстрировать мне свое мастерство — вот он трансфигурирует подушки в какой-то нелепый манекен, видимо, призванный служить Гермионой.

— Готово, — оборачивается ко мне, а я все никак не могу понять, что же со мной не так: Пожиратель Смерти, приближенный Волдеморта, заключенный на хрен знает какой срок в Азкабан, стоит передо мной с палочкой в руке, а я все еще думаю, как было бы славно дотронуться до пряди его волос, пересекающей упрямый лоб.

— Кхм, — откашливаюсь в надежде обрести жалкие крохи уверенности. — Сложная схема, много резких поворотов руки.

— На то и был расчет, — довольно ухмыляется и сразу поясняет: — Я знаю свои сильные стороны, поэтому при составлении проклятий и контрзаклятий делаю ставку на скорость и амплитуду, нежели на словесную составляющую.

— Умно, — отмечаю надежность его логики, ведь он прав: произнести заклинание каждый дурак сможет, а вот вывернуть палочку под нужным углом — это уже не всем под силу.

Антонин с интересом рассматривает мой кусок ясеня, а потом обращается ко мне с абсолютно безумной просьбой:

— Ты позволишь?

Это он сейчас мою палочку попросил ему передать? Василиск всеядный, конечно, нет!

— Да, конечно, — передаю ему главный артефакт моей жизни. Может, я уже под Империо?

— Дюймов двенадцать-тринадцать?

— Тринадцать.

— У меня одиннадцать, — задумчиво, будто что-то его огорчило, отвечает Долохов. — Тебе сложнее будет: на большой скорости проворачивать запястье может быть больно.

Зато у меня палочка длиннее! Я уверенно подхожу к манекену, как мне кажется, очевидно демонстрируя всю свою готовность приступить к отработке контрзаклятия. На деле же просто хочу скорее вернуть артефакт в свои руки — у меня даже штопора с собой больше нет.

— Ты что, хочешь вот так сразу начать? — улыбается вполне добродушно, все еще располагая двумя палочками. — Связки порвешь, а я без зелий, уж прости. Пока просто руку разомнем.

Своей логикой и простотой он меня обескураживает и немного пугает. Пока я тут разминаюсь с Долоховым в номере, в Ордене ни одна душа не знает, где меня искать в случае беды. Хотя… План по захвату палочки молниеносно вспыхивает у меня в голове.

— Это, вероятно, займет какое-то время, — как ни в чем не бывало веду свою мысль я. — Мне нужно предупредить своих.

Спохватившись, он скоро возвращает мне мою собственность, будто и не осознавал, что держит ее в плену все это время. Хватаю немного быстрее, чем следовало, свой излюбленный кусок ясеня и вызываю Патронуса. Серебряный беркут, расправив мощные крылья, дает круг по комнате и присаживается на спинку стула, ожидая моей команды.

— Лав, прикрой меня, я буду к утру. Это важно. Я в порядке.

Получив мое распоряжение, птица взмывает под самый потолок и скрывается за пыльной шторой, оставив после себя лишь россыпь серебра.

Поднимаю глаза на Антонина, желая начать наше занятие, но застываю, встретившись с его восхищенным взглядом. Мать моя Цирцея, да мистер Долохов потрясен моим умением вызывать телесного Патронуса! То-то же, Пожиратель, я умелая ведьма.

— Ты сильная колдунья, Кэти Белл, — будто вторит мне Долохов.

— Я думала — храбрая девочка, — напоминаю его леснЫе комплименты.

— Это тоже, — улыбается так открыто, что я не могу не ответить ему тем же. — Ну раз так — вперед, повторяй за мной.

***

Я устала как пес, пробежавший добрых десять миль на голодный желудок. Битый час или около того я повторяю за Антонином всевозможные движения кисти, развивая скорость и гибкость. Это он так говорит. На деле же я просто выворачиваю руку, как будто у меня приступ ревматизма. Профессор Флитвик был достойнейшим из учителей, но что-то я не помню, чтобы он нас так гонял.

— Передохнём, — Долохов наколдовывает воду, и я с жадностью опрокидываю в себя весь стакан. — Ты неплохо справляешься. Утомилась?

— Неплохо? — поперхнувшись водой, выдаю свое возмущение чересчур открыто, видимо, растеряв природную скромность от усталости.

— Неплохо, — ухмыляется строжайший из учителей: даже Билл был не так дотошен. — Почти хорошо.

— Профессор Флитвик нас так не мучал. Или в твое время он был более требователен?

— Я не проходил обучение в Хогвартсе.

Вопросительно приподнимаю бровь. Он что же, не слизеринец? Это уже хороший знак.

— Я учился в Дурмстранге, но не закончил, — утоляет мое любопытство, как обычно, не уворачиваясь от прямых ответов.

— Почему?

— Полтора года оставалось, но я решил посвятить время поискам себя и пошел бродяжничать. Почти сразу примкнул к Риддлу и уже не вернулся в школу.

Лучше бы Слизерин, видит Мерлин. От его короткого рассказа в жилах стынет кровь. Зачем мне такое знать? На будущее решаю быть очень осторожной в своих вопросах, потому как Долохов больно жалит своей открытостью, а биография его пестрит такими фактами, смириться с которыми мне совершенно точно не под силу.

— Ну а ты? — вот уж кто не выглядит смущенным и, будто о квиддиче речь, спокойно продолжает поддерживать беседу.

— Что я?

— Расскажи о себе.

— Кхм. Я родилась в Америке, в Айдахо. Мой папа американец, а мама из Британии. Долго спорили, где мне учиться, и в итоге отправили в Хогвартс. Я закончила Гриффиндор, но не успела никуда устроиться, так как началась война, — я немного робею, так и не обретя той уверенности, с которой ведет диалог Долохов.

— А чем бы хотела заниматься?

Губы сами собой растягиваются в издевательской ухмылке: это явно не тот вопрос, который я от него ждала.

— Что?

— Я думала, ты спросишь, чистокровна ли я, а также каково мое отношение к магглам, — очень хочется его смутить, пусть же и ему, наконец, станет неловко.

— Вот же зараза. И как, чистокровна? — он почти не улыбается, но в его глазах мне видится хитринка. Да он глумится надо мной!

— Так я тебе и сказала! — желая вывести Антонина из себя, я, кажется, сама попала в свою же ловушку и уже не намерена сдерживаться. — Что, если нет? Но в любом случае, спешу тебя разочаровать: моя мама преподает маггловедение в Ильверморнии, а отец работает с магглами.

— Я бы и так догадался, — уже открыто веселится Долохов, а я теряю последние нити терпения.

— Это еще почему?

— Мы сидим в маггловском клопятнике и отрабатываем контрзаклятие, чтобы вытащить с того света твою грязнокровную подругу, — слова Антонина ранят, но я не смею ему возразить, ведь сейчас от его игривого настроения не осталось и следа. — Несложно догадаться, что, в отличие от меня, к магглам ты настроена чрезмерно лояльно.

Осознание того, где и с кем нахожусь, словно лавина, обрушивается на меня всей своей тяжестью. Я даже не стараюсь выглядеть уверенной и дерзкой, тут бы не начать всхлипывать. Вращающуюся в других кругах, его речи режут меня, будто острым лезвием. Грязнокровная подруга. В отличие от меня. Примкнул к Риддлу. Мерлин и Моргана, как я очутилась с этим человеком в одном пространстве? Что напридумывала себе о нем?

Наверное, вся тревожность разом проступает у меня на лице, потому что после небольшой паузы Долохов продолжает уже более примирительно, хоть и панибратски:

— Мне плевать, как твоя семья относится к магглам.

— Ладно, — я тщетно пытаюсь успокоиться, но у меня выходит из рук вон плохо.

— Ты боишься меня? — он аккуратно присаживается на корточки, опираясь ладонями на мои колени, все еще прикрытые трансфигурированной юбкой.

Я неплохо знаю поведенческие особенности животных: покажешь свой страх хищнику и, считай, подпишешь себе этим смертный приговор. Однако на практике все оказывается довольно сложнее. Не могу я дать ему отпор, потому что это наивысшая глупость — мы из разных миров, он старше, опытнее, он сильнее и опаснее. Мы оба это осознаем, поэтому я, даже не пытаясь сбавить градус беседы, честно отвечаю:

— Очень. Сколько бы мы ни притворялись доброжелательными знакомыми, я все еще из Ордена Феникса. И это мою подругу — магглорожденную — ты чуть не убил ребенком в Отделе Тайн!

Сбрасывая его руки, я вскакиваю на ноги. Долохов поднимается следом, и вот я снова вынуждена слегка запрокидывать голову, чтобы прямо смотреть в его нечитаемые глаза.

— Дети не ходят по ночам в Отдел Тайн, чтобы сражаться с Пожирателями Смерти, — начинает заводиться он, но шумно выдохнув, заметно успокаивается. — Послушай, все сложнее, чем кажется. Мы совсем не ожидали застать там школьников, тем более с ними драться. Пока Орден не вмешался, детей никто не трогал.

Совершенно завороженная, я ловлю каждое его слово, будто сама хочу его оправдать. Что же меня тянет к этому опасному человеку, раз, позабыв о гордости и безопасности, все еще стою и разглядываю все оттенки зелени в его глазах. Ну конечно, пусть будет Гермиона.

— Кэти, — тем временем продолжает он, — если мы будем копаться в прошлом, то это все порушит в зачатке. Чтобы все было честно и открыто, давай договоримся пока судить лишь настоящее.

— Хорошо, — придя в себя и уже заметно успокоившись, я иду на сумасшедший риск, решив или оборвать этот непонятный зародыш знакомства на корню, или дать себе шанс пойти на поводу своих инстинктов, которые так и тянут меня к нему. — Вот тебе вопрос о настоящем: Снейп уже вам доложил, мерзавец, что у Амбридж крестраж. Вы собираетесь воскрешать Волдеморта?

Я смотрю на него не мигая, расправив плечи и готовая к любому повороту судьбы — пан или пропал. Уже немного узнав его, уверена — Антонин не станет вить веревки и ходить вокруг да около. Он же берет небольшую паузу, чтобы, наконец, ответить:

— Нет.

— Не собираетесь?

— Не собираемся. Но о планах нашей фракции я тебе рассказывать не стану, наглая матрешка. И заметь, что там творится у вас в Ордене, я тоже не разнюхиваю. Может, просто побудем Тони и Кэти, раз уж все насущные вопросы, связанные с настоящим, прояснились?

Я настолько удовлетворяюсь его ответом, что глупая улыбочка сама растягивает губы. Тони. Никакой он не Тони — ему такое дурное сокращение и не идет вовсе. А вот моя американская душа просто поет: Тони и Кэти — будто два хиппи на слете.

***

Изможденная, но довольная, я уже с трудом наколдовываю даже Темпус, хотя предрассветная темень и так очевидно свидетельствует в пользу очень раннего утра. Тони, снова домашний благодаря своим буйным вихрам, удовлетворенно качает головой, глядя на измятый манекен:

— Вот так и на магглорожденной подружке провернешь. Смотри только, запястье не откидывай сильно, — дает последний напутственный совет, а я отмечаю, как ловко он избегает слова «грязнокровная».

Ну вот и все. Последние пять раз у меня получились идеальными со слов самого автора проклятия, а значит, Гермиона сегодня будет избавлена от всего того кошмара, в котором пребывает уже год. Небывалая веселость и разливающееся в груди счастье бьют мне в голову, а иначе понятия не имею, как еще можно объяснить мой сумасшедший порыв.

— Спасибо, — взвизгиваю я и вмиг пересекаю полтора метра, отделяющие нас друг от друга, чтобы порывисто обнять Антонина.

Он издает какой-то звук, похожий на хмыканье, но обнимает меня в ответ. Дружеское благодарственное объятие, каким изначально задумывалось, перерастает во что-то невероятно приятное и тягучее: одна его ладонь бережно поглаживает мою спину, а другая накрывает голову, намеренно сминая волосы. Мне бы его мужество, ведь это я всю ночь грезила о том, как бы запустить руку в эти непослушные кудри.

— Не за что, — выдыхает мне куда-то в висок и почти сразу лукаво добавляет. — Мисс Белл, прошу меня извинить, но тут уже я вынужден обозначить дозволенные границы: я с вами спать не буду.

Как ошпаренная, я собираюсь отскочить от него, прекрасно осознавая природу его подтруниваний: для благодарственных объятий я довольно надолго задержалась в кольце его рук, разомлевшая, как налакавшаяся сливок кошка. Ретироваться мне, впрочем, так и не удается, ведь, несмотря на ерничество, Антонин и дальше продолжает меня удерживать.