Глава 10. "Герань" - на грани (1/2)
Никотиновый вдох в темноте, где начинает играть еле заметная искорка. Вокруг театральная тишина и только мысли Бурцевой орут, как сумасшедшие и сношаются внутри небольшой женщины.
-На сегодня читка окончена?
-Да. - снова глубокая затяжка режиссера в динамик телефона.
-Так что же вы с ней решили?
-Миш, ну что решили... это все неофициально, лишь по моей частной настойчивой просьбе, но, я поговорю с дирекцией и, уверена, они раскошелятся за недельный труд хорошего парижского сценографа для их же блага.
-Ну, понятно... значит, она тебе понравилась?
-По крайней мере, она адекватна и знает поле своей деятельности. - на этом постановщица замолчала, не собираясь что-либо добавлять еще.
-На моей памяти, это единственный человек, с которым ты захотела работать повторно по собственной инициативе... - игриво растягивал фразу парижский звукач, явно не без улыбки.
-Ммм, удивительные новости, Михаил. Что же, нам теперь сплясать по этому поводу?!- секунду на проводе образовалась странная неудобная пауза, или так показалось только одному из них. -Ладно, мне пора... пойду переваривать твои наблюдения. - напоследок грохнула грубовато Анна.
-Правда? - искренне переспросил друг.
-Ага, конечно, прыгаю в такси и как мчу со всех ног скорее переваривать...
-Ты как обычно в своем репертуаре.
-Давно пора бы его разнообразить, кстати. Ладно, мне пора, Миш, до связи.
Коллеги рассоединились, но, сев в такси, Анна Викторовна действительно задумалась, ведь, так и получается, что Юрченко - единственный человек, нет, сценограф, который ей понравился, точнее, с кем ей комфортно работать... и, возможно, они могли бы творить вместе, - сов-мес-т-но, на постоянной основе, если бы не тот чертов факт, что есть между ними то (не очень удобное?) чувство, всплывшее не так давно...
'Нам надо с ним покончить и дело с концом, а в начало поставим работу. И только-то!' - нарочито помпезно и деловито подчеркнула у себя в голове Бурцева эту великую мысль-открытие.
Далее, чтобы успокоить и вас, читатели, и заодно нашего стервильного режиссера, скажем, что так все и получалось...
Пока на следующее утро Бурцева не обнаружила на своем столе в кабинете букет. Обычный такой букет из охапки крепких красивых подсолнухов.
-Серьезно? - спросила она саму себя, удивляясь не меньше столь зазорному факту-виду. -Что еще за дрянь? Может кто-то ошибся? - женщине ничего не мешало разговаривать с собой вслух и не отвечать при этом ни на один вопрос (себе же заметим на секундочку, 'вот невоспитанная' - мимоходом подумаем и продолжим читать далее).
Но букет стоял как вкопанный, в огромной хрустальной вазе, скрывающей небольшую полоску белой бумаги внутриЯх.
С интересом Анна Викторовна ринулась к злополучной записюльке. Пальцы мгновенно схватили, но не спешили её раскрывать. Постановщица в это мгновение лишь могла слышать, как бешено ухает в груди ее сердце, которое, к слову, было, возможно, не больше, чем у зеленого рождественского лохмача-Гринча.
Медленно развернув записку аккуратными пальчиками, женщина обнаружила неизвестный, прямой, отрывистый, почти печатный, инородный почерк:
”И если мосты нам не сжечь,
То давай разведем их на чувства,
Или хотя бы на деньги...”
Более не было ничего. Ни инициалов 'добровольца-смертника', ни подписи, ни каких-либо других, более понятных следов этого сумасшедшего. К сожалению или к счастью... - пока не понятно. Но звучало красиво, даже очень, черт возьми.
Быстро отбросив подобные сокрушающие мысли, Бурцева скинула верхнюю одежду с вещами на небольшой кожаный диванчик и вылетела ветром в поле работать со сценой, с людьми, со сценарием, и, к своему ужасу, с несмолкающими мыслями об этом семечном букете с запиской.
Самое, пожалуй, искренне-положительное, что случилось с режиссером за день - так это внезапное появление Лены Николаевны, - та в какой-то момент, как солнышко, выглянула прямо из-за кулис, чтобы уточнить пару вопросов по костюмам и медиаграфике отдельных сцен. 'Подумать только, она здесь, и, видимо, уже какое-то время, раз вышла, мило болтая с недоколлегами, как с давними подружонками, а мне даже позвонить не удосужилась' - пронеслось грубовато и с неким сожалением у Анны Викторовны.
Время обеда, которое снизошла дать актерам Бурцева, сама провела в кабинете, не собираясь ни с кем контактировать, но неожиданный стук в дверь заставил женщину содрогнуться в начальной степени ярости на этого 'храбреца'. К слову, видеть ей сейчас никого не хотелось.
-Привет. Прости, это всего лишь я. Знаю, что обед не то время, когда ты можешь и хочешь говорить о работе, но ... - замялась на пороге Юрченко, нервно тараторя, так и не решаясь зайти в комнату 'отдыха' театральной богини.
-Ничего, Лена, проходи, хорошо, что ты заглянула. - коротко, холодно бросила постановщица, почти не глядя на вошедшую. Но хотелось очень (вряд ли слово ”дико” применимо к нашей Анне Викторовне, но как знать...). -Я думала, ты позвонишь, когда приедешь, а получилось, как с немцами, ей богу... - грустно добавила Бурцева, находя реальную искренность и некое разочарование в этом.
-Прости, я задержалась с поездом, да и при входе, как выяснилось, встретила давнюю подругу, - когда-то мы вместе учились, - и вот меня сразу ввели в сцен-проблемы..., да и ты казалась такой отрешенной и занятой, что я решила к тебе наведаться попозже. Но если я мешаю, то...
-Не неси чепухи. - тут же перебила сценографа женщина, теперь яро, не без интереса вглядываясь в профессиональную знакомую. 'Надо же, везде-то у нее есть подруги, друзья и связи...'. -Мне как раз нужно отвлечься немного от сценария, а то мы с Димой в ступоре по концовке... кстати, ты голодная?