I. Algiz (1/1)

змей кусает хвост, образуя круг,погасив фонарь, он бредёт впотьмах.ничего внутри, ничего вокруг,только соль и ржа на его губах.— джио россоПо озерной глади расплываются волнами круги, сгоняя умиротворённо перебирающих лапами уток. Они возмущённо крякают и хлопают крыльями, пока Бьёрн ищет следующий камень — гладкий и плоский, отбивающий блинчики на водном зеркале. Подходящего не находится, и Бьёрн не без сожаления откидывается на спинку скамейки. Утки наверняка облегчённо вздыхают, тут же возвращаясь к своему чинному плаванию.Он окидывает взглядом озеро, потускневшую зелень деревьев и вдыхает сырой воздух. На выдохе образуется едва заметное, но всё-таки облако.Осень в этом году немилосердно быстра, и Бьёрну кажется, что такими темпами он застанет пришествие зимы. Время медленно отсчитывает секунду за секундой, наливается свинцовой усталостью и давит Бьёрну на веки. Больше всего ему хочется оказаться в квартире, любезно предоставленной по долгу службы, а не сидеть в парке в ожидании новоявленного квартирмейстера.Но упрямство родилось однозначно раньше Бьёрна, и потому он всматривается в царящее умиротворение, частью которого не был и никогда не будет. Так выглядит мир — и самая штампованная ситуация из тех, в какую мог бы попасть агент разведки, в чьём коде отсчитывается два нуля. В их кругах это — определённый статус и однозначно клеймо.— Можно присесть?Бьёрн скашивает взгляд, напарываясь на типичнейшего панка. Или гота? Он в свои без пяти минут тридцать восемь слишком стар для этого дерьма. Панк окидывает его равнодушным взглядом, опирается о костыль. Двадцать лет, плюс-минус. Молоко на губах ещё не обсохло.?Мальчишка?, беззлобно думает Бьёрн, цепляясь в этом сгустке черноты за мелочи вроде шапки с выбившейся из-под неё чёлкой; пирсинга в губе и правой брови; чёрной кожанки, явно повидавшей на своём веку немало дерьма или же специально состаренной, от чего в её ценнике прибавилось несколько нулей. Современную моду не понять: покупаешь новую вещь, чтобы она выглядела старой. Из всего выбивается стакан с кофе в пальцах, увенчанных стальными ободками колец. Стакан же иррационально белый, режущий глаза.Секунды проходят, и Бьёрн кивает. Мальчишка садится рядом, стаскивая с плеча закономерно чёрный рюкзак и приставляя к скамейке костыль. Ногу, обхваченную ремнями фиксатора, подтягивает ближе.Бьёрн искоса поглядывает, как тот потягивает свой кофе, глаза щурит и почти забавно, при всей агрессивности своего вида морщит нос, прежде чем лезет в рюкзак и шуршит доставаемым пакетом из крафт-бумаги, от которого пахнет вкусно — напоминанием, что в последний раз Бьёрн ел на другой стороне земного шара. Смех да и только.— Угощайтесь.Бьёрн поворачивает голову. Мальчишка протягивает ему пакет, в котором вполне может быть бомба. Или еда. Или бомба с едой. Взгляд у парня оказывается неожиданно цепким, пристально-насмешливым, без налёта высокомерного безразличия. — Считаете, я хочу вас убить? — медленно произносит он. — Поверьте, в этом случае я не стал бы тратить время на банальное отравление.— Считаю, что вы слишком молоды. И едва успели бы достать хотя бы зубочистку, — говорит Бьёрн, когда пауза затягивается. В пакете оказываются тёплые сэндвичи, а под ними — чёрная коробка без опознавательных признаков, которую он предусмотрительно не вытаскивает.— Когда же я прокололся? — его объявившийся квартирмейстер откусывает от своего сэндвича кусок, впрочем, не сводя при этом взгляда с Бьёрна. У него голубые глаза и горящие таким же неоном склеры. — В тот момент, когда решили ко мне подсесть, Кью. Не воспринимайте на свой счёт, но люди вроде вас едва ли ищут компании, — Бьёрн едва ведёт плечом, вновь уставившись на плавающих уток.Мальчишка хмыкает.— Зовите меня Ивар, два-нуля-семь, — он делает внушительный глоток со стакана, пока Бьёрн жуёт сэндвич.— Квартирмейстеры не раскрывают имён.Звучит грубо. В том контексте, когда проще было бы называть вещи своими именами. ?Что ты здесь забыл, ребёнок?? или что-то вроде того. Бьёрн не отличается тактичностью в будни, ему хватает изворотливости на миссиях.— А мне нечего бояться. И терять тоже, — парирует Ивар и плечами жмёт, поправляет кольцо на губе. — Но я думал, что Лагерта вас предупредила.Бьёрн перестаёт жевать и медленно поворачивает голову. Действует всегда безотказно, и хоть мальчишка — Ивар — не шарахается, но поднявшийся градус напряжения почти физически ощутим.Никому не позволено знать имя М. Кроме Бьёрна, в чьей жизни присутствует незначительная деталь, вроде кровного родства с главой разведки.— Ей тоже не понравилось, что я знаю её имя, — Ивар выбрасывает пустой стакан в рядом стоящую урну. Прячет руки в карманы своей кожанки, похожий на нахохлившегося птенца. Чутьё говорит Бьёрну не верить этой шелухе, и он действительно не верит.— Довольно много гонора для юноши вашего возраста.— Я могу устроить знатное веселье всему миру за один вечер перед ноутбуком. Вы и за год работы на земле такого не добьётесь.Задиристый. Бьёрн усмехается.— Тогда зачем же нужен я?Ивар жмёт плечами. Скрипит кожа его куртки, местами потрескавшаяся, выношенная. При ближайшем рассмотрении, всё-таки повидавшая немало дерьма в своей жизни.— Иногда нужно и пострелять.— Или побегать.Укол грубый, бестактный и проверяющий. Никакая гениальность не идёт в сравнении с опытом и умением держать удар.— Не шибко-то вы быстро от пули убежали, два-нуля-семь. Четыре сломанных ребра, внутренние органы. Но не главный. Повезло.Бьёрн глаза щурит. Взаимные удары по-больному — что может быть лучшим началом совместной работы?— Как ты попал в разведку, Ивар?Его голос обманчиво мягок, и переход на ?ты? означает, что Бьёрн принимает правила чужой, пока непонятной игры.— О, агент Лодброк, это было самое потрясающее собеседование в моей жизни, — Ивар вдруг улыбается. Только улыбка не трогает глаз. — Я вас взломал.***Чутьё Бьёрна не обманывает: Ивар оказывается той ещё сукой, пусть и гениальной, но треплющей ему нервы не хуже тех, с кем самому Бьёрну приходится встречаться по долгу службы вовсе не для распития чая.— Как ты вообще его взяла? — спросил он Лагерту спустя пару месяцев. Та лишь глаза прищурила, расправляя несуществующие складки на светлом пальто. Хемунд вот-вот должен был подъехать за ней, чтобы отвести в очередной ресторан с непроизносимым названием, вальсирующими по струнке официантами в идеально посаженных смокингах и изысками высокой кухни. А пока глава британской разведки могла позволить себе покурить на улице с сыном. Не то чтобы последний одобрял этих отношений между матерью и её же замом, но не ему судить.— Он меня впечатлил, — произнесла Лагерта, выдыхая облако дыма в тёмное небо. — Проблемы, Бьёрн?И улыбнулась.Бьёрн мог бы сказать ?да?. И хотел это сделать до момента, пока не понял, что привык. Ивар вливал литрами яд в его уши во время заданий, но при этом, чёртов сукин сын, всё-таки справлялся с координированием самого нестабильного агента лучше всех квартирмейстеров, взятых вместе да в степень возведённых.***— Он запрограммирован под твой биометрический код.Пистолет удобно лежит в руке. Модифицированный, но неизменно классический ?Зиг Зауэр? — тот, что может служить Бьёрну продолжением руки. Ивар, конечно, тот ещё козёл, которых явно на заказ клепают, но работает на совесть и износ. И последнее уж слишком сильно в глаза бросается.Бьёрн убирает пистолет в кобуру, пока его квартирмейстер сидит на краю заваленного немыслимыми конструкциями стола, опираясь руками о неизменный костыль. За редким исключением — их два. За ещё более редким — их заменяет кресло. Бьёрн видел его лишь однажды, и тогда Ивар не перебросился с ним и парой слов, собирая в поле. Они никогда об этом не говорят, а Бьёрн не прислушивается к гуляющим по конторе слухам и шепоткам, говорящим, что у Ивара есть проблемы с костьми в левой ноге и девушками. Да и не стоило вообще слушать безмозглую Маргрет, каким-то чудом ещё державшейся в организации и годной лишь на то, чтобы таскать туда-сюда бумажки.— Никто не сможет выстрелить из него, кроме тебя, — говорит Ивар сейчас и прячет зевок в вороте чёрной толстовки. Привычно одетый в тёмные шмотки, пассивно-активно зубы скалящий. Чертовски умный агрессор, абсолютно не идущий на контакт с остальными сотрудниками. И Бьёрну неудивительно, что Маргрет распространяет слухи, при этом соскребая своё пострадавшее самолюбие со стен конторы.— Это всё?— А ты ждал авторучки с парализующим ядом? Подарю на день рождения.— Своего яда можешь сцедить, — отражает Бьёрн. Язвительностью его квартирмейстера можно потравить небольшой отряд. — Спать не пробовал?Он хватает ключи от машины — хромированной красотки, которую непременно угрохает. Так, что Ивар и бюджет будут рвать и метать. Агент Лодброк с разрушениями шагают рука об руку — это проклятая аксиома.Ивар зависает. Смотрит удивлённо.— В другой жизни отосплюсь, — говорит, наконец, усмехаясь. Колюче-остро, но легко определить, когда он действительно злится. Обычно, в такие моменты он орёт Бьёрну в уши такими непечатными выражениями, что эти самые уши должны свернуться в трубочку.— Такими темпами ты скоро там окажешься, — говорит он на прощание и салютует ключами.Ивар щурит глаза, пряча усмешку за неизменной чашкой с кофе.— Удачи, два-нуля-семь.***Перед глазами расплываются чернеющие круги. Бьёрн поднимается на ноги посреди руин, откашливаясь от пыли. Жар облизывает ему спину, и он отходит подальше от огня, оглядывая последствия трудов отнюдь не своих.Очередная наводка канула в небытие едва ли не вместе с ним самим, по воле удачи не разорванным взрывом на кусочки. А начиналось ведь всё прилично: званый ужин, отличная выпивка, казино да череда погонь за призрачной тенью, нависшей громовой тучей над всеми ними. Целью британской разведки был новоявленный — или поздно обнаруженный? — преступный синдикат, опоясывающий своими кольцами большую часть мира по ту сторону закона. Наркотики, оружие, продажа информации — той, что может подорвать дамбы закоренелых устоев, — легко, по щелчку пальцев. Расцветающая кибер-преступность в немыслимых масштабах. Тем же щелчком они снова увели из-под носа МИ-6 любые возможные доказательства своего существования.В ушах — сплошные звон да помехи, сквозь которые доносится чей-то голос, и Бьёрн тянется пальцами, вляпываясь в скользкое и горячее.— Два-нуля-семь, подтвердите статус.Голос Ивара раздаётся будто из-под толщи воды, и Бьёрн морщится.— Жив. Доложи обстановку по периметру.— Полиция будет у тебя минут через десять. Ты цел?Бьёрн не слушает, проверяет патроны, защёлкивая магазин. — Куда подевался объект?Объект. Постоянно ускользающая змея, фантомная, но точно существующая. — Ты цел? — упрямо повторяет едва ли не в его голове Ивар.— Твою мать, не имеет значе…— Съебался твой объект! Я был занят тем, что пытался, знаешь ли, узнать, жив ты или нет! — Ивар зажигается мгновенно. С таким характером, как у него, в поле вообще нельзя соваться. Это даже не говоря о его ноге, о которой и думать как-то перестаёшь в моменте, пока Ивар не стремится зашибить кого-нибудь своим костылём. — А теперь будь добр, ответь на вопрос.Бьёрн угукает. Страшно хочется закурить, прямо здесь, на горящих обломках. Ещё одна просранная возможность. Череда успешно завершённых миссий прерывается неутешительной закономерностью провалов. Бьёрн слишком любит свою работу. Точнее то, что к ней прилагается: красивые девушки, автомобили, лучшее оружие и возможность щекотать нервы настигающей опасностью. Поддержание порядка в мире на фоне всего этого великолепия смотрится побочной задачей. Но стоит ли говорить, что необходимость схватить-таки змею за хвост становится для Бьёрна задачей лично-приоритетной?Гораздо позже, сидя в вертолёте, возвращающим его в туманный Лондон, он задумается о вспышке Ивара, о напряжении в его голосе. О том, что тот, видимо, испугался. И хмыкнет своим же мыслям.…немыслимо, чушь какая-то.***В конторе непривычно тихо, пусть и в поздний час. Бьёрн кивает мигающим красным камерам, пока поднимается со стоянки в технический отдел. Он мог бы поехать прямиком домой, да только желания оказаться в этой коробке нет.— Дорогая, я дома, — возвещает он, заходя к Ивару в кабинет. Тот глядит на него поверх мониторов, откидывается на спинку кресла. И трёт воспалённые глаза. Бьёрн подходит ближе и оценивает армию пустых кружек из-под кофе. В одной из них покоится утопленный смартфон. — Надеюсь, ты не забыл вынести мусор, — говорит Ивар абсолютно серьёзно, не срывается на ухмылку. — А ещё в следующий раз, будь так добр, во время рандеву со своими пассиями отключайся.Бьёрн, ищущий в кармане брюк ключи от автомобиля, замирает. Брови приподнимает.— Мог бы просто звук выключить.— Не мог бы, протоколом запрещено, — отрезает Ивар резко, поддаётся вспышке агрессии тут же. Настроение у него дурное, что проще согласиться, но нет. — Но будь так добр, я не настроен слушать порно с твоим участием. Это отвлекает.Как хорошему агенту, разговор следовало свернуть в тот же миг. Бьёрну везёт, что к хорошим агентам он себя не причисляет. Даже рядом не стоит. Пусть в Марселе он увлёкся и совсем забыл про глас своего рассудка, скрипящего зубами в Лондоне. — Неужели? — он дёргает углом губ. — Думаешь о чём-то ином, кроме своей работы?Ивар одаривает его тяжёлым взглядом, наверняка лучшим в своём арсенале. Но не заметить, как он мимолётно смотрит в вырез рубашки агента два-нуля-семь на выпирающие ключицы, сложно. Это должно веселить, но нет — интригует. О чём же думал мальчик-панк, пока шикарная блондинка стонала под Бьёрном?— В следующий раз я включу тебе крик птицы выпи, — обещает Ивар и отворачивается. — А теперь свали, я хочу закончить поскорее, пока у меня не вытекли глаза.Бьёрн мог бы. Но вместо этого он говорит, прежде чем думает. Обычно этот рефлекс действует только в поле, где спускаешь курок до того, как осознаёшь происходящее в полной мере. — Заканчивай. Я тебя подвезу.Бьёрн привык доверять своим инстинктам. Да и растерянность на лице Ивара сказанного стоит.***Цифры на часах выглядят угрожающе, да только ни сна, ни усталости нет ни в одном глазу.Бьёрн сквозь лобовое стекло и завесу льющегося дождя оглядывает дом, около которого припарковался. Четыре этажа, старая застройка в не самом благоустроенном районе, из тех, где оглядываешься на каждую тень.— Так вот где ты живёшь.— А ты чего ожидал? — Ивар рядом натягивает на голову капюшон худи и вытаскивает с заднего сидения костыль с рюкзаком. — Что я живу в каком-нибудь месте, неприступность которого сравнима с Форт-Ноксом?Бьёрн хмыкает. Он бы совсем не удивился. — Вроде того.Ивар кусает нижнюю губу, а вместе с ней и вставленное в её правый угол кольцо, слишком очевидно что-то для себя решая. И едва это касается непогоды за пределами автомобиля.А затем он смотрит на Бьёрна. Сначала в тот же вырез рубашки, после — в глаза. Как в парке, в их первую встречу, безо всякой шелухи — кристально ясно, сверкая голубым даже в царящем мраке, едва разбавляемым отдалённым светом мигающих фонарей.— У меня дома завалялась непочатая бутылка бурбона, — говорит Ивар.— Приглашаешь меня выпить?— Очевидно.— Думаешь, хорошая идея?— Почему нет?— Я не о бурбоне.— Я знаю.Сцепка их взглядов держится ещё несколько секунд, прежде чем Бьёрн усмехается и выходит из машины.Ивар целует его, стоит захлопнуться входной двери.***Они действительно пьют бурбон, только намного позже, когда пропадает всякий смысл пытаться урвать считанные часы сна. Бьёрну всё равно: у него есть передышка, прежде чем он снова окунётся в погоню за призрачным змеем, набирающим силу на всех поприщах. Порочный круг, где ищейки разведки будто пытаются поймать собственный хвост.Но сейчас он запивает своё глухое, притупленное недавним оргазмом раздражение, раскатывает терпко-острое на языке, наблюдая за тем, как Ивар на краю кровати вытирает мокрые волосы полотенцем. Кровать, по мнению Бьёрна, чрезмерно велика для него одного и самой комнаты.Квартира у Ивара небольшая, видно, что недавно отретушированная, только несмотря на разбросанные где-то шмотки да обрывки исписанных кодами листов бумаги; на множество книг на полках и под столом; на заваленное каким-то барахлом инвалидное кресло в углу с привалившимся к нему вторым костылём да подыхающим фикусом в горшке — у Бьёрна стойкое ощущение, будто никто здесь не живёт. И привкус у этого чувства слишком знакомый, оседающий царапающим першением в горле каждый раз, стоит пересечь порог своей квартиры, чтобы переждать и снова окунуться в адреналиновое море.Одиночка-агент-адреналиновый-наркоман и одиночка-калека-хакер. Лучшего тандема для работы и не придумать. Лагерта, должно быть, в восторге. Была бы, не будь у них множества других проблем, залегающих складкой меж её бровей.— Часто к тебе заходят выпить? — Бьёрн доливает бурбона на два пальца, откидывается на изголовье, опираясь обнажёнными лопатками.Ивар неопределённо дёргает плечом, сидя к нему спиной. И тянется к валяющейся на полу футболке, свешиваясь вниз. Не стесняясь ни своей наготы, ни изъяна; демонстрируя во всей красе рваные линии татуировки, обвивающие плечи через ключицы и обе лопатки. Картинка слишком абстрактна, но всё равно безошибочно узнаваема. Уроборос. Мидгардсорм, раскинувший перекатывающиеся с каждым движением мышц кольца и кусающий себя за хвост, — ознаменованный мира конец. Змей замыкается аккурат под иваровыми ключицами. Бьёрн знает. Его губы были там.Довольно типичный выбор татуировки для того, кто нашпигован металлом. Тот, что у Ивара в языке, Бьёрну нравится особенно.— Не часто, — отвечает тот, выпрямляясь. Плечом ведёт, сбрасывая прядь волос. Ни капли смущения, и Бьёрну это нравится: нулевая неловкость после того, чем они занимались прямо на этой кровати, разворошив все простыни.Ивар его взгляд истолковывает по-своему.— Что? — голос насмешлив, как и прищур глаз. — Ждал, что я буду стесняться? Попрошу тебя не смотреть? О боги, агент, это ведь моя уродливая нога в шрамах, молю, отвернитесь! — он паясничает, ощетинивается. Сгусток агрессии, яд да кислота, что внутренности разъедает.Бьёрн усмехается, наблюдая за тем, как он надевает футболку, ловко натягивает джинсы и пьёт прямо из бутылки.К фиксатору он так и не тянется.— Нет. Вряд ли стыд знаком тем, кто рос в детском доме. Там ведь никогда не бываешь один.Между ними — ни капли пощады. Ни в разговорах, ни в постели — и остатки последнего темнеют гематомами на телах обоих. Бьёрн вспышки ждёт, чтобы полыхнуло, лицо опалило. Но Ивар лишь голову к плечу по-птичьи наклоняет.— Кто-то выучил домашнее задание, — он почти урчит. Послушали бы в конторе да увидели бы, что кроется за маской грубого мальчишки. Только Бьёрн чувствует, что сняв эту маску вместе с одеждой с Ивара, его эмоции обнажив до костей, только на следующую напоролся.Ивар кормит его азартом, распаляет. Бьёрну хватает в жизни загадок, задач на грани невыполнимого, но этот ларец он открыть хочет.— Лишь то, что дали выучить.— Это тоже непросто было найти. Я впечатлён.Бьёрн цокает языком, болтая остатки выпивки в стакане.— Тем, что, в противовес твоему мнению, неотёсанные солдафоны, которыми ты нас считаешь, не так тупы и могут не только компьютер включать? Врёшь. Слишком мелко для того, кто взломал ?Дворец Головоломок?*.И вот теперь он чувствует в Иваре заинтересованность — ту, что сподвигла его потягаться с британской разведкой, чтобы привлечь к себе внимание. Или ему просто нечем было заняться? Бьёрн вполне может представить одну из ночей в этой квартире, сидящего в темноте за столом у окна Ивара, курящего одну за другой, в окружении пустых кружек, пакетов из-под фастфуда и вдруг подумавшего: ?А не взломать ли мне базу МИ-6??.— Этой информации нет в доступе. Её вообще нигде нет.Он подтягивается на руках, нависает над Бьёрном, и они почти сталкиваются носами.— Об этом знает АНБ. Об этом, хотели они или нет, узнали мы, — лениво перечисляет тот. — Я лишь сопоставил факты и был не таким идиотом, считающим, что систему защиты мог обойти кто-то из вражеского стана. О тебе говорят в определённых кругах. Эго потешить захотелось, Бескостный? Так ведь тебя зовут на просторах сети?Ивар впитывает каждое слово, и его шумный выдох служит лучшим доказательством правоты Бьёрна. Десять из десяти, прямое попадание.— Два нуля действительно присваивают не просто так, — наконец говорит он, опуская глаза. И вдруг тянется рукой, проводит пальцами под левой ключицей Бьёрна, по бугру рваного шрама.— Это ведь та пуля? На крыше поезда, где тебя подстрелили свои же.Бьёрн не отвечает. Лишь наблюдает да выдыхает шумно, когда Ивар наклоняется и прижимается губами к шраму. Кожа там нечувствительна, как и всякий рубец, да только дело не в физическом ощущении.— Сколько у тебя до выхода?Голос проседает, хриплый, утробный. Ивар поднимает голову.— Часа два. Отправишь меня спать, два-нуля-семь?Бьёрн допивает остатки бурбона и убирает стакан с оглушительно громким стуком в квартире, где есть только они и их шумное, смешивающееся дыхание.— Это вряд ли. Зря ты одевался, — говорит он, хватая Ивара за шею, и не даёт ему отстраниться.***— Открой сраную дверь!— Я, блять, пытаюсь!Бьёрн навскидку не смог бы вспомнить, когда в последний раз был в такой ярости. Погоня за призраком затянулась, измотала всех, и Лагерте не терпелось затянуть верёвку на шее врага и выбить стул из-под ног.— Кью, чтоб тебя черти драли! — рычит Бьёрн, отсчитывая секунды на наручных часах. Можно было бы высадить дверь самому, не будь она сейфовой дрянью, оснащённой удалённо управляемым цифровым замком. Ситуацию никак не спасало то, что помещение, в котором был заперт Бьёрн, неотвратимо наполнял удушливый газ. Тот, кому он старательно переходил дорогу, наконец, решил показать зубы.— Я бы предпочёл, чтобы меня драл ты, — едко отзывается Ивар и затихает на мгновения. Добавляет, очевидно адресуя не Бьёрну: — Прошу прощения.— Дай угадаю, — тот старается дышать меньше сквозь свой импровизированный фильтр из разорванного рукава рубашки, как и говорить, но удержаться сложно: — За твоей спиной стоит М.Молчание Ивара столь мрачно, что становится почти смешно.— Ты медлишь. А этот урод уходит! — добавляет Бьёрн, упираясь лбом в холодную сталь.— Ты задохнёшься через две минуты, придурок. Я не медлю, а если не закроешь свой рот сейчас же, я буду рассказывать, что делаю, чтобы вытащить твою задницу из задницы, в которую ты влез!Аккурат выданной на одном дыхании тирады раздаётся ряд щелчков. Самый благословенный в мире звук.— Теперь всё ясно, — говорит Бьёрн, когда откашливается, дышит и снова бежит, преследует, стреляет — всё то, что положено ему по статусу с лицензией на убийство. — Тебя нужно выбесить, чтобы ты работал усерднее.— Иди нахер.***— Вытряси из него всё. Не важно, каким способом.Лагерта в бешенстве, пусть её голос и звучит на том конце звенящей сталью.За закрытыми дверьми Бьёрна ожидают несколько часов выбивания дерьма из человека, который по счастливому стечению обстоятельств и ловкости самого агента два-нуля-семь попал им в руки; человека, который сможет пролить малую толику света на происходящее. Оставалось лишь этого человека дождаться, чтобы, наконец, продвинуться в этой истории хотя бы на строчку.— Принято, М.Разумеется, были приняты меры безопасности.Разумеется, об этом месте знали только доверенные лица.Разумеется, Бьёрн первым делом, как только схватил этого гада, извлёк из его рта капсулу с цианидом, и эта сука чуть не отгрызла ему пальцы, лишившись взамен нескольких зубов.Разумеется, маршрут перевозки был продуман вместе с конвоем.Разумеется, всё пошло не по плану.Бьёрн даже не удивляется, когда им сообщают, что на середине пути автомобили один за другим взлетают в воздух. Снайпер на крыше. Конечно же, ушёл.— Дерьмо, — произносит Бьёрн с тем ледяным спокойствием, что расходится трещинами.Звучит отличным итогом. И полной катастрофой.***Общее напряжение сгущается в воздухе, как если бы для них всех наступили тёмные времена. Впрочем, Бьёрн не уверен, что это на самом деле не так.Он появляется в техотделе аккурат в миг, когда Ивар о чём-то возмущённо спорит с Хемундом, пока остальные делают вид, что работают, а на деле пытаются развесить уши да поближе.— Мы теряем время!Шипение Хемунда вполне может конкурировать с лучшими представителями пресмыкающихся.— Проблемы? — невозмутимо вмешивается Бьёрн, вскидывает бровь.Хемунд окидывает его ничем не выражающим взглядом. Их взаимная антипатия очевидна для всех ровно настолько, что большая часть сотрудников зачастую ретируется подальше, стоит им пересечься.— Лодброк.— Бишоп, — тем же тоном отбивает Бьёрн. — Кью?— Всё в порядке, — тот отмахивается. — Просто напоминаю некоторым, что у меня всего две руки.— Мы не закончили, Кью, — в голосе Хемунда — сплошное раздражение, практически осязаемое. Так сыграть на его нервах надо суметь, и Бьёрн почти впечатлён.Ивар глядит на зама главы МИ-6 исподлобья и отворачивается с тем пренебрежением, за которое Лагерта оторвала бы ему голову. В назидание остальным.Как только Хемунд скрывается за дверьми, Бьёрн громко хлопает, безапелляционно командуя:— Оставьте нас.Работает безотказно. Авторитет Бьёрна нерушим, и ему для этого вовсе не нужны какие-то родственные связи. Он дожидается, пока они с Иваром остаются вдвоём, прежде чем наклоняется к нему и разворачивает к себе лицом за спинку кресла.— Отложи всё, есть дело.Ивар скрещивает руки на груди. Спихивает с переносицы очки в тёмной оправе. Те цепляются одной душкой за его ухо, да так и остаются висеть.— А то я не понял этого пафосного жеста.— У нас есть крыса, — отрезает Бьёрн тем тоном, каким когда-то ставил на место зарвавшихся новичков в армии. — Мне нужно, чтобы ты её нашёл.Ивар кусает губу, теребя вставленную в неё серьгу языком и бездумно уставившись в заполненные всевозможными окнами мониторы.— Что случилось?— Кто-то убрал подозреваемого.— Капсула с цианидом?— Извлёк сразу же.— Две капсулы?— Ивар.Тот цокает.— Я серьёзно. Ты ведь не знаешь, на что готовы эти люди, чтобы защитить свои интересы.— На то, чтобы подорвать три бронированных тачки в черте города. Снайпер на крыше, разумеется, никаких следов. Повезло, что из гражданских никто не пострадал, иначе журналистов было бы не заткнуть. Ивар всё ещё не смотрит на него. Только брови хмурит.— В разведке утечка, никто не знал об этой операции, кроме своих, — продолжает Бьёрн. — Мне нужно узнать, кто эта сука.— Тебе или Лагерте?— Какая разница?Ивар, наконец, встречается с ним взглядами, шарит глазами по лицу Бьёрна, слишком очевидно не задерживаясь на губах.— Я сделаю всё, что смогу. Дам знать, когда найду что-нибудь, — произносит он и снова отворачивается, подтаскивая к себе клавиатуру.Бьёрн выпрямляется, глядя в его затылок, а после — на воротник куртки, за которым прячется кусок татуировки. Стоит оттянуть Ивару ворот футболки и напороться на морду змея. Думать об этом кажется чем-то неправильным, пахнет оно дурно.Уставом запрещены личные взаимоотношения между сотрудниками. Тем более, между агентами и их квартирмейстерами. Во избежание, ибо агенты дохнут как мухи, какими бы профессионалами они ни были.Бьёрн нарушал устав множество раз, не считая мелькающие ночи чем-то личным. И то, что происходит между ним и Иваром, он тоже личным не считает. Поэтому он останавливается у самых дверей и снова зовёт:— Ивар.В ответ раздаётся неразборчивое мычание, прежде чем тот оборачивается.— Бьёрн?Не ?два-нуля-семь?. Не ?агент?. По имени. Это не должно быть личным.— Я подвезу тебя вечером. У тебя есть что выпить?Ивар думает какие-то секунды, а затем почти улыбается.— Водка и мартини.Взболтать, но не смешивать. Как и их взаимоотношения.***В ресторане с неизменно непроизносимым названием душно, и Бьёрн расстёгивает верхние пуговицы рубашки.Лагерта напротив ему тонко улыбается, потягивая шампанское. Подобные вечера для них — большая редкость, и даже там они балансируют на тонкой грани между работой и семейной жизнью. Иногда Бьёрн забывает, что у него есть мать — та, что родила и вырастила; не та, что держит под своим крылом всех агентов.Лагерта называет его своим лучшим проектом.— От Торви нет вестей? — Бьёрн дожёвывает кусок стейка и откидывается на спинку стула. Оглядывается лениво, как могло бы показаться посторонним, но на деле считает камеры и пути отхода. Вокруг них одни парочки, сплошь солидные да пожилые, чьи челюсти сделаны из материалов, стоимость которых равна годовому окладу Бьёрна. При всём том, что получает он не мало. За опасную работу и закрытый рот.— Нет. На днях должна выйти на связь, — Лагерта хмурится. В последнее время слишком часто. — Я надеюсь, ей будет, что рассказать.— Я надеюсь, — парирует Бьёрн, — что она хотя бы жива.Торви не так давно получила статус агента с двумя нулями вместе с лицензией на убийство. Но убийство — лёгкий путь, стоит на курок нажать да сильнее пальцы на горле врага сомкнуть. Работа под прикрытием, выпавшая на долю Торви, отнюдь не отличается простотой. Не среди разномастных подонков, к которым нужно втереться в доверие, чтобы пробиться выше и собрать информацию по крупицам. Бьёрн видел её в последний раз несколькими месяцами ранее, и попрощались они достаточно скованно. Такое бывает, если затянувшийся роман накрывается медным тазом по вине одного. Но, в конце концов, у них бы ничего не получилось: Бьёрн не создан для долговременных отношений. В абсолютной верности он может поклясться только работе.— Ивар ничего не нашёл?Бьёрн качает головой, искоса смотря, как Лагерта поправляет волосы, уложенные аккуратными локонами на обнажённых плечах. Слишком красивая, ей бы в модных домах щеголять, а не скрываться за семью замками. Разведка ей лишь седых волос прибавила. Как и сам Бьёрн, несколько лет кряду работавший по контракту, чтобы, в конце концов, понять, что все дороги его жизни ведут в разведку.— Сказал, что в системе кто-то шарился, но не оставил следов.— Следы остаются всегда, — отрезает Лагерта и стихает, когда к ним поворачиваются с соседних столиков. Обсуждать дела здесь рискованно, но Бьёрн флегматично приходит к выводу, что они нигде не могут быть в безопасности.— Он найдёт что-нибудь. Нужно время.— Гордишься своим квартирмейстером?Она, конечно, его насквозь видит. Но Бьёрн и бровью не ведёт. Гордится, конечно. Подсознательно, никогда не признав вслух при самом Иваре.— Одарённый ублюдок, мотающий мне нервы. Но Хемунду он сегодня тоже обеспечил мигрень, так что я не в обиде.— Хемунду?Им приносят десерт. Точнее, десерт приносят Лагерте, а Бьёрну — виски. Разговор возобновляется, когда официант, улыбаясь во все тридцать две белоснежные коронки его матери, уходит.— Было проще, когда все здесь думали, что мы пара, — Лагерта усмехается. — Так что там?— Не вдавался в подробности того, что они не поделили.Лагерта задумывается.— Не думала, что они вообще… имеют точки соприкосновения.Он чувствует, куда кренятся её мысли. Это смешно.— Ты серьёзно? Думаешь, что твой зам и мой квартирмейстер?.. — он недоговаривает, неопределённо взмахивая рукой. Лагерта улыбается.— Конечно нет. Просто это странно, — она переключается на свой десерт, но Бьёрн видит, что мысль её глубоко зацепила. И он не уверен, что дело не в ревности. Неужели думает, что Хемунд созрел до того, чтобы попытаться её свергнуть с поста? Логическая цепочка слишком длинная и сложная, почти бредовая, но в их работе рано или поздно становишься параноиком. — Я говорила тебе, что Ивар был под опекой? До этого года.Конечно, не говорила. Она вообще ничего не говорит, выдавая информацию по чайной ложке. И чаще всего в этой ложке оказывается отнюдь не мёд.— И ты взяла его? С ума сошла?— Это был риск, — Лагерта пожимает плечами. — Но он умён и прошёл все тесты. Нервозен, нелюдим, но не более. Бьёрн, он навёл шуму в АНБ, не дался им, но намеренно попался нам. Сказал, что репетировал на американцах, прежде чем решил, так сказать, на официальное выступление. Ещё и вдобавок оставил всюду пометки, где у нас уязвимости. У кого хватит гонору да смелости насмехаться над силовыми структурами, способными прихлопнуть любого, как муху на стекле? При нашей первой встрече он, твой ненаглядный квартирмейстер, заявил, что с такой системой нам долго не продержаться.— Наглый сукин сын.Лагерта усмехается.— Чертовски верно. А ещё он управляется с тобой, хоть вы и орёте друг на друга, как пара женатых пенсионеров. Так скажи, сошла ли я с ума?Бьёрн не позволяет заговорить себе зубы. Все вокруг только и делают, что плетут вокруг него свои сети. Иногда это настолько надоедает, что хочется поставить точку, собрать немногочисленные пожитки и исчезнуть. Кормить по выходным уток в парке какого-нибудь среднестатистического городка и распугивать их же камнями.— Почему он был под опекой?— Сам у него спроси.— Я спрашиваю у тебя.— Как глава разведки я тебе ни слова не скажу.— Лагерта, — с нажимом цедит Бьёрн.— …а как мать, — продолжает она, — я говорю тебе самому разбираться в своих отношениях, хоть я их и не одобряю.Наверняка намекает на тот случай с чертями, о котором потом не трепался на перерывах только ленивый. Ну и Маргрет, упорно продолжающая ходить мимо техотдела с видом оскорблённой невинности. Детская песочница, а не секретная служба.— Это не отношения.— Мне расскажи, что случается между квартирмейстером и его агентом, — парирует Лагерта, отмахиваясь. — Я не стану этому препятствовать, хотя должна, но до тех пор, пока это не мешает вашей работе.Крыть тут нечем.***— Почему уроборос?Голова Ивара — на его груди, дыхание щекочет кожу. Легко пальцами зарыться в распущенные волосы, откинуть и обвести границы татуировки, уловить, как напрягаются мышцы на спине, стоит скользнуть рукой ниже; как Ивар сбрасывает с себя волну дрожи, подставляется под прикосновения.Они оба пьяны и придавлены той приятной усталостью, когда сложно шевелиться и легко делать глупости.— Напоминание, — отзывается Ивар спустя какое-то время, нарушая тишину, разбавляемую лишь мерным тиканьем часов на его столе. — О том, что должен сделать.— О конце мира для кого-то?Ивар поворачивает к нему голову, глядит сквозь завесу собственных волос и кажется мёртвенно-бледным, зеленоватым в едва касающемся их свете вечно горящего на столе экрана. Есть нечто закономерное в этих встречах: всегда ночью в квартире, где никогда не горит свет и включен ноутбук. С кровати видно, как нескончаемо пишется на тёмном фоне зелёными строками код, будто машина наконец поумнела настолько, чтобы программировать саму себя. — У этого символа много значений. Не стоит забывать о цикличности событий. О том, что всё в мире раз за разом повторяется, когда змей кусает себя за хвост, — по интонациям различимо, что Ивар улыбается. — Но ты прав. Это моё напоминание о мести.— Ныне в нём я увидел дракона, — отзывается Бьёрн и слышит шумный выдох. Ивар довольно жмурится.Бьёрн мог бы спросить, но не станет. У каждого из них есть свои скелеты в шкафу, о которых лучше молчать. Он никогда не говорит о своих; тех, что имеют хоть малейшее отношение к казино ?Рояль? и тамошней операции, — особенно.— Что ты собрался взломать на этот раз?Проще увести тему в сторону.— Не знаю, — отзывается Ивар, зевок подавляет и перебирается на подушку, оставляя за собой неприятный колющий холод. — Это вирус. Не буду вдаваться в подробности, которые тебе не особо интересны, но я запрограммировал его, чтобы он совершенствовал сам себя, выискивая уязвимости в системах. Даже в тех, где их, по определению, быть не может.Бьёрн может представить в теоретических масштабах, чем это грозит кибер-пространству. Куда проще в реальности, где всё решается нажатием на курок.— Ты ведь понимаешь, что не можешь творить всё, что хочется, имея иммунитет от МИ-6?Ивар фыркает и сползает с него, цепляется за костыль пальцами.— Я дурак, по-твоему? Если доработаю, смогу запустить в нашей системе. Будем ломать любые двери по щелчку, — он поднимается, прихватив джинсы. — Сварю кофе.***— Лагерта сказала, что твоё досье скрыто.— Прямо так и сказала? — Ивар поворачивается к нему лицом.— Как так вышло: двадцать четыре года, а ты только выбрался из-под опеки государства?Они лежат на расстоянии вытянутой руки. Но ближе, Бьёрну кажется, что не будут.— Я невменяемый, — спустя какое-то время произносит Ивар, неотрывно смотря ему в глаза. — Не могу отвечать за свои действия. Агрессивен, неуправляем, непредсказуем. Если всё суммировать, то я полный психопат.Он не улыбается, когда говорит это. Не скалится даже. Слишком тихий, угасший и спокойный. Бьёрну это не нравится, но лучше момента, чем сейчас, не представится.— Когда это признали?— Мне было одиннадцать.Ивар тянется рукой и обводит пальцами его скулу, срывается резким движением ниже.— Что случилось в одиннадцать? Он болтает серёжку в губе языком, как делает всегда, когда принимает решения. Важные для себя решения. Его пальцы замирают на шее Бьёрна, аккурат над яремной веной.— Я пытался сжечь заживо приёмного отца. Не совсем успешно, увы, — он выдыхает и садится на кровати, потягиваясь. Змей перекатывается на его спине. — У каждого из нас своё тёмное прошлое. Я, например, рос в детском доме, мотался по приёмным семьям, а затем оказался в психушке. Такое себе развлечение, скажу тебе. Но теперь я здесь, потому что мои мозги нужны разведке. Лагерта милосердно закрыла глаза на моё психо-физическое несовершенство. Ты, вот, на службе потерял девушку, которую любил… больше жизни, наверное. Никто ведь из твоих пассий больше такой чести не удостоился? Но и ты здесь, потому что, ну, куда бравая Британия без своего агента два-нуля-семь?Дурная, опасная, усеянная сплошь минами территория, на которую никому, ни единой живой душе лезть не дозволено. Личное кладбище с одной только могилой, что под водой.Ивар успевает охнуть и воздухом подавиться, прежде чем Бьёрн рывком опрокидывает его обратно на кровать, сдавливая пальцами шею и выдыхая яростью да пламенем в лицо:— За такую осведомлённость мне следовало бы пересчитать твои хрупкие кости, Ивар.— Осведомлённость за осведомлённость? — хрипит тот и тянется рукой в сторону прикроватной тумбочки, прежде чем одёргивает резко, как если бы вдруг обжёгся.Бьёрн знает, что в ящике у него лежит шокер. Он многое об этой квартире знает, ввиду вросшей привычке анализировать окружающее пространство. Знает о примагниченных ножах под столом — том, что у окна; о пистолете в рюкзаке. Похвальная предусмотрительность. Только против него не поможет.— Ты, что, собирался меня шарахнуть? — медленно произносит Бьёрн, прищуривая глаза.Ивар вцепляется пальцами в его руку, но не стремится разжать. Такое ему не под силу. Хватка Бьёрна крепче любых тисков. Он мог бы Ивара сломать кость за костью, каким бы крепким тот не казался.— Нет, — с трудом выдыхает тот и отводит взгляд. — Не собирался. Это другое. — Что ?другое??Ивар тяжело сглатывает. Кадык дёргается под ладонью Бьёрна.— Отвечай мне.— То, что вы называете мышечной памятью.Проходит, наверное, целая вечность, прежде чем Бьёрн разжимает пальцы и отодвигается. Едва затронутое прошлое обнажается иглами внутри. Минуло столько лет, а он не может смириться, не может отпустить Торунн. Он прикрывает глаза, пока под веками не расплывается, не тускнеет её образ, сменяясь пустой темнотой, разбавляемой вспышками зелёных кругов. Проклятый ноутбук.— Осведомлённость за осведомлённость, — повторяет, пока Ивар трёт шею, садясь. — Ты знаешь обо мне слишком много. Тишина затягивается. Часы мерно тикают на столе, код всё так же пишется на экране, строчка за строчкой. А между ними то ли рушатся стены, то ли ломаются возведённые мосты.— Ты сам пересекаешь границу. Ту, что пролегает между агентом и квартирмейстером.Бьёрн знает. Но его раздражает до выворачивающихся костей игра не на равных. Ивар освоился на его территории, проник во всё, что смог. Лучше и не знать, до каких глубин он смог добраться.— Ладно, — говорит Ивар, откашлявшись. — Ладно. — У меня был опекун, — добавляет и поворачивается к нему спиной. Крутит в пальцах сигарету, продолжая: — Ну, технически их было двое. Но речь о последнем. Моральный урод особого порядка. Да и просто — урод.— В чём это выражалось?— Его, знаешь ли, возбуждала моя беспомощность. И моя склонность к агрессии. Нелюдимость. Всё то, что людей отталкивать должно. Я, как ты понял, стараюсь, чтобы ко мне абы кто не приближался.Он усмехается, наконец, закуривая. Бьёрн скользит взглядом по его напряжённой спине, что даже под дырявой во всех местах футболкой заметно. Едва ли эта изношенность была дизайнерским решением. Только эта тряпка воплощает собой Ивара до последней нитки: тёмная, потрёпанная, но с до сих пор различимыми буквами, что складывается в посыл всего мира нахер и дальше.— Ты первый за очень долгое время, знаешь? — Ивар, зажав в зубах сигарету, собирает небрежный хвост, перетягивает волосы резинкой. Он занимает руки, рот чем угодно, всё время двигается. — Я думал, что после этой свиньи у меня ни на кого в жизни не встанет. Я ему, кстати, оставил напоминание о том, что он свинья. Долговременное. Надеюсь, до самой смерти.— Ивар.Тот выдыхает дым, стряхивает пепел в кружку с так и не выпитым кофе.— Ага, — и снова затягивается. — До него у меня всё было охуенно. Я сам распоряжался своими деньгами, мой первый опекун доверял мне, пусть официально на работе я числился какой-то канцелярской крысой на птичьих правах. Не всем же скажешь, что вскрываешь чужие жизни, как консервные банки? Да и нельзя мне было таким заниматься. А этот мудак решил, что сможет меня в узде держать. Выдавать деньги, контролировать каждый мой шаг. Где я, что я, вплоть до того с кем и как трахаюсь. Я думал, он просто придурок, Бьёрн. Недооценил, сам придурок не меньший. А потом в один момент он стал меня шантажировать. Мол, Ивар, слушайся и не вернёшься в палату с белыми стенами. Я тебе деньги, Ивар, а ты мне отсосёшь прямо в моём кабинете, а потом будешь блевать ещё, сука, полчаса в туалете.Конец у этой истории должен быть очень поганый. И довольно предсказуемый: Бьёрн знает, оно закономерно, и слышать не хочет этого лязга, с которым Ивар себя ломает.— Хватит.— Не хочешь послушать, как он…— Нет. Я знаю, что ты скажешь, — отрезает Бьёрн. — Не хочу.Между ними не было места милосердию. До этого момента.— Ты ведь не оставил этого просто так, — добавляет он. Ивар оглядывается через плечо. Выдыхает дым через нос и улыбается довольно. Выглядит жутко, совсем под стать ?агрессивному, неуправляемому, непредсказуемому?.— Конечно нет, мой агент, — его голос снова срывается на непривычное урчание. — Но это уже другая история, связанная с шокером в тумбочке. Поэтому и… мышечная память.За окнами занимается рассвет, выхватывая из темноты половину его лица. — Поцелуешь меня? Или теперь тебе противно?— Много болтаешь.Бьёрн качает головой и притягивает мальчишку к себе, под себя. Они целуются долго, влажно и медленно, пока усталость, старательно ими скопленная, наконец не берёт своё.За окнами совсем светло, когда Бьёрн проваливается в сон, вслушиваясь в глубокое дыхание Ивара, греющее ему шею.Часы тикают на столе. На экране самосовершенствующийся вирус завершает свой нескончаемый забег из бесконечных строк, замкнувшись, как Мидгардсорм, укусивший себя за хвост.