Часть 1 (1/1)

Он лежал на боку, подложив под чернявую голову руку и согнув ногу в колене для удобства, одетый лишь в тёмный халат с бордовым цветочным узором. Кругом расставлены горящие свечи, избравшие его своим центром, и неровным отблеском пламени, оттеняющие хищное почти женское лицо с плавными чертами. Лицо так похожее порой на морду чёрной пантеры. А, впрочем, он сам был словно пантера. Кошачьи повадки можно было легко разглядеть в нём и без мощной лупы. Рука его, с узкими запястьями и змеившимися линиями бирюзовых вен, лениво подцепляла длинным и острым (остроту их он проверил на себе) ногтём финики с богато украшенного блюда и подносила к тонким губам, по цветы упорно напоминающими ему лепестки бледноватого тюльпана, а через пару минут перелистовала желтоватые страницы какой-то книги, явно не из королевской библиотеки. Волшебный посох, тёмный и элегантный, как, впрочем, и все его вещи, парил на ладонь выше его головы. Он был расслаблен как всегда и представлял собой картину полного умиротворения и увлеченности лежащей перед ним книгой. Взглянув на него, никто бы и не подумал, что всего несколько часов назад это воплощение Морфея, этот повелитель Сонного Царства цеплялся вот этой вот рукой, сейчас неспешно перелистнувшей ветхий талмуд, за перекладину кровати, сжимая пальцы до побеления костяшек, до дрожжи. Мог бы кто подумать, что эта сильная, изящная нога отчаянно придавливала чью-то спину сверху к смуглому телу, требующему ласки? Конечно, же нет. Разве что человек будет настолько глазастым, что заметит тёмные, слегка покрытые засохшей корочкой крови следы чьих-то зубов на длинной шее. Большой болезненный засос над хрупкой ключицей. Укус на бедре, скромно выглядывающий из-под шёлковой ткани халата. Отпечатки пальцев на тонких щиколотках и пухлые от поцелуев губы. О да, если не приглядываться, ничего такого не заметишь. Просто проникнешься спокойной атмосферой, царящей вокруг Него, и уйдёшь, тихонько заперев за собой дверь. Но что делать людям, заметившим все эти будоражащие воображение следы бурной ночи? Хотя здесь нужен вопрос поконкретнее. Что делать ему, Синбаду, Королю Семи Морей, наблюдающему последствия своего несдержанного, даже звериного, поведения? О, он был и в самом деле несдержан. Даже более того, он и не собирался быть сдержанным. И король более, чем уверен, что следы, отмеченные им, совсем малая часть того, что он оставил на этом теле. И, странное дело, ему совсем не стыдно. Он ни о чём не жалеет. Будь даже возможность переиграть эту ночь, мужчина бы ей не воспользовался и оставил всё как есть. Он хотел сделать то, что сделал и, возможно, больше того, что мог сделать. Сейчас Синдбада мучает лишь одно. Последствия. Он совершенно не представляет, чего ему ждать. Так было всегда. С тех самых пор, как он встретил этого странного, вечно уверенного в своих словах, вечно знающего всё и вся и вечно гордого и насмешливого пацана в день своего полного поражения как тактика и воина. В день, когда он встретился на арене Колизея с ещё маленьким тогда Масруром. Этот парень был таким же, как и он, рабом Мадейры. С одной лишь разницей. В том время, как Синдбад униженно ползал у ног жестокосердной ?Матери?, он, не прилагая особых усилий, заставлял ?Мать? ползать у своих ног. Повелителя Семи Морей всегда поражала способность мальчишки быть Королём тогда, когда на самом деле он был Рабом. Всё: его взгляд, манера себя держать, разговаривать, ходить – выдавало в нём особу, если не королевских кровей, то принадлежащую к правящей элите. И в начале знакомства с ним, если, конечно, это можно было бы назвать знакомством, Синдбад, как и многие до и после него, думал, что парень из какого-то обедневшего аристократического рода. Но всё оказалось гораздо прозаичнее. Он был всего навсего сыном музыканта-неудачника, помершего сразу же после рождения сына. Об этом обладателю джина поведал старший брат-близнец, одновременно похожий и непохожий на младшего. Старший был парнем высоким, в отличии от Него, с алебастровой кожей и более мягким и тёплым характером. Он любил и заботился о детях-рабах, помогал Синбаду в начале его рабского пути и был, в общем, милым и общительным человеком. Не в пример своего младшего близнеца, который удосужился раскрыть рот и сказать пару слов только после освобождения всех рабов Мадейры. Помнится они тогда делили её имущество. Парнишка на правах нового хозяина торгового дома, выплатил компенсацию компании Сина за моральный ущерб и на том послал к лешему. Юный покоритель лабиринтов бесился от этого ещё с неделю, а потом стал искать с ним встреч. Снова и снова. Раз за разом. Находил, получал пару словесных тумаков и ни с чем уходил обратно. И так повторялось бы долго, если бы Синбад в один момент не сказал – стоп, хватит – и не задал себе всего один вопрос: какого чёрта? Какого чёрта он, словно какая-то собачонка, бегает за ним? Какого чёрта, он, как одержимый, рыщет везде в поисках его?Ответ, как ни странно, глава Синдории нашёл быстро. Синдбад хочет его. Просто. Банально. Неисполнимо.Син не мог объяснить своего желания. Оно возникло резко, спонтанно, и чем дальше шло время, тем крепче становилось. Он не мог с эти бороться и не мог сказать точно: страсть ли это или любовь. В одном Син был уверен – он не успокоиться даже, если нагнёт паршивца раком. Ему будет мало. Он знал это. И сейчас, сидя полуголым на развороченной кровати, король утвердился в своём мнении. Одного взгляда на этого хитрого кота хватило ему, чтобы понять это. Переспи с ним один раз, второй, третий – он всё равно не вспомнит тебя, не проникнется к тебе чувствами, не будет, как послушная наложница, бегать и исполнять капризы, не будет подчиняться и … Не будет твоим. Он развалился на чужом ковре, посреди чужой комнаты, ест чужие финики с чужой тарелки, имея вид сонный и безразличный ко всему, кроме книги. ((И Син знал, что это не маска, так оно и есть). Будто бы это не он после первого порывистого поцелуя в руку с насмешливой улыбкой заявил: ?Мне любопытно. Попробуй?. Не он смял эти долбанные простыни своим разгорячённым от возбуждения гибким телом. Не он расцарапал ему всю спину. Не он слил его свет с тьмой. Но ничего страшного.Синдбад заставит его признать себя. Синбад сделает его свои.Ведь так, Давид?